Восковые куклы (сборник)

Его вот-вот должны были исключить из университета. Он не посещал лекций, не читал книг, и выходил только в аптеку, чтобы купить порошок солянокислого морфия, так необходимого ему теперь.

На улицах он встречал людей, схожих с персонажами Хиеронимуса Босха, затем снова надолго запирался в своей комнате и ощупывал свое сознание в поисках рубца, обозначающего начало сложного процесса развития неизвестной ему еще идеи, подобно тому, как врач, предположив беременность, по методу Гентера исследует женскую внутренность.

4

Даже выйти из дому казалось ему теперь непосильной задачей. Какой-то необоримый страх, вязкий, муторный и тревожный сковывал его, препятствовал слабому желанию, теплившемуся в груди. Может быть, удастся сегодня посетить практикум профессора Рапштынского, посвященный определению времени рефлекса у земноводных. Эта тема живо интересовала Александра прежде, но теперь он скорее хотел увидеть университетских товарищей, от которых в последнее время как-то отстранился.

Привычка к морфию стала в нем очень упорна, и хотя он старался отрицать в себе все чаще проявляющиеся признаки морфийного голодания, ложь эта уже не спасала его.

В надежде отыскать на дне склянки остатки порошка, Александр нагнулся и поднял ее с пола. В склянке ничего не оказалось. В сердцах он хотел было разбить ее о дверь, но вдруг внимание его привлекла статья в газете, коей была заклеена часть двери. И вроде не было никакого дела Александру до проблем городского ипподрома, но он искренне разделил негодование издателя и искреннейшим же образом огорчился.

Казалось, все препятствовало тому, чтобы Александр посетил-таки сегодня практикум профессора Рапштынского. Теперь его задержали старые гербарии, которые во что бы то ни стало необходимо было разобрать. И Александр, уже надев пальто и подготовившись выйти, уселся за стол разбирать гербарий. Понюхав засохший цветок, он не обнаружил никакого запаха, вздохнул, и, отбросив гербарий, стремглав выбежал из комнаты, улучив момент, когда страх вдруг оставил его.

5

До университета добрался он довольно скоро, но совершенно выбился из сил и присел на скамью возле старой липы. Он тяжело дышал, ему казалось, что он видит солнце даже сквозь закрытые веки и сквозь грубую арку ворот университетского скверика. Солнце вдруг начало живо пульсировать, и чугунный орел над аркой превратился в ворона Кошкли из старой северной сказки, которую он читал в библиотеке неделю тому назад. Ворон Кошкли взлетел и, тяжело хлопая крыльями, поплыл к солнцу.

Александр очнулся, но не стал убеждать себя, что это был только сон, такие сны были для него реальнее самой реальности, и он относился к этим видениям нежно и бережно, хотя и с немалым страхом.

Товарищей своих по университету он считал людьми недалекими и, что гораздо хуже, весьма ограниченными в своих фантазиях и не способными думать. И все же, сегодня он хотел говорить с ними, видеть их старание всячески расположить к себе старого профессора, который, несмотря на все свои знания о рефлексах, никак не может (и никто не сможет) перестать быть паяцем на нитях рефлексов собственных. Сегодня его это только умиляло, будто он сам был старичком-профессором.

В лаборатории было солнечно и тихо. Запах формалина, исходивший от высоченных шкафов, успокаивал его. Лаборатория, где предстояло изучать время рефлекса, оборудована была в пражском вкусе, весьма скромно и без излишеств. Кроме него здесь находились еще два студента, приехавших с поездом из экспедиции и успевших на занятие. Они поздоровались с Александром, и тот спросил, что за зверь сидит у них в банке, и уж не на этом ли звере будут они изучать сегодня рефлексы. Оказалось, что дело обстояло именно так. Самец далматинской лягушки, привезенный ими из Восточных Карпат, должен был послужить сегодня медицинской науке. С разрешения экспедиторов Александр бережно извлек страдальца из банки.

Гладкий, бурый, а скорее даже розовато-бежевый очаровательный самчик помещался теперь в ладонях Александра. Тот гладил его белое, с розоватым оттенком, брюхо, и брюхо тут же становилось ярко-розовым. Александр разглядывал его большой любопытный глаз и огромную барабанную перепонку с этот глаз величиной.

Вдруг лягушонок проворно выскользнул из ладоней Александра и оказался на столе. В следующее мгновенье он был уже на полу, и каждый прыжок его равнялся шагу взрослого человека. Похож он был на нежный рисунок какого-то японского художника, какого точно, Александр припомнить не мог. Экспедиторы возмутились и потребовали, чтобы Александру немедленно поймал лягушонка. Александр гонялся за ним по всей лаборатории, но поймать его было почти невозможно, потому как это самая прыгучая лягушка из всех европейских, а чтобы ее удержать в руках, требуется невообразимая ловкость и вместе с тем крепость пальцев. Он как плазма проскальзывал меж пальцев, и трудно было удержать в руках этот пульсирующий ком живой плоти.