Когда Александр ловил лягушонка, вошла пани Годлевская в своем длинном ватерпруфе и ухмыльнулась, глядя на эту сцену. Годлевская была единственной дамой на факультете, рассудительной, дотошной и одновременно безжалостной в отношении всех, и в этой способности она не уступала даже студентам-юношам. Александр в некотором смысле даже побаивался ее.
Чудом ему удалось схватить далматинского самца. Александр согрел его в ладонях, самец перестал вырываться и начал издавать пузырчатые звуки. Огромные его черные глаза, окруженные веками, тоже черными, но с мириадами золотистых вкраплений, увлажнились. И Александру показалось, будто это лягушка-принц, которая роковым образом оказалась среди людей, и его нужно было только поцеловать.
Во время небольшой вступительной лекции профессора один из экспедиторов рассказывал ему на ухо, что «этот экземпляр» лежал замороженный в погребе, и когда его вынули, у него проснулись половые инстинкты (это осенью-то!), он начала издавать звуки, а железы его набухли.
Потом все ушли в музей, и Александр остался в лаборатории один. В его воле теперь выпустить лягушонка, именно сейчас, другого момента не будет. Но что он скажет профессору? Его убежденность в королевском происхождении лягушонка не годилось, на здравый взгляд, не только для объяснения, но даже для подобия шутливой отговорки. Он приостановился, чтобы собраться с мыслями, и только было собрался отпустить лягушонка, как услышал в коридоре шаги.
Все пропало.
Ассистировать профессору вызвалась сама пани Годлевская. Она так стремилась не отставать от юношей, что во многих вопросах даже превосходила их. Вслед за тем, как профессор зондом разрушил лягушке мозг и ввел ее в состояние спинального шока, Годлевская ловким движением подвесила его на крюк за нижнюю челюсть.
— Для объяснения данного опыта, — монотонно, немного растягивая слова, диктовал профессор, — Сеченов сделал предположение, что в зрительных буграх у лягушки заложены особые нервные центры, единственной физиологической задачей которых, — тут он с чувством затаенного стариковского превосходства глянул на студентов, как будто для тех будет весьма неожиданным то, что он сейчас скажет, — является подавление рефлексов спинного мозга.
Профессор удовлетворенно вертел шеей и улыбался.
Сначала Александр держался той мысли, что товарищ его по игре умер и не испытывает никаких чувств, странным казалось лишь то, что, вытянувшись, этот скользкий комок выглядит совершенно по-другому — очень пропорциональное, по человеческим понятиям, тело, очень худое. И ноги! Какие ноги! Бедро чуть длиннее голени и очень длинная лапа, как будто ноги красивой женщины, не будь эта лапа такой длинной. И тут Александр понял, что самчик жив. Глаза лягушонка открылись, только сузились до зернышка. Похоже, мозг был разрушен лишь частично.
Начался опыт с десятой доли процента серной кислоты. Метроном отстукивал каждые полсекунды и словно заменял собравшимся стук их собственных сердец. Годлевская окунула пальцы лягушонка в стакан, и все начали ждать, когда тот дернет ногой, но ничего не происходило. Ногу окунули в стакан с водой, чтобы смыть раствор. С половины процента концентрацию кислоты увеличили до одного — опыт снова не получался, лягушонок только дрожал время от времени. («Ох уж эти мне осенние лягушки», — вздыхал старичок Рапштынский). И тут Александр на мгновенье сопоставил себя, человека, мозг которого уже начал разрушать морфий, с этим самцом Rana dalmatina. Он сию же минуту вспотел и пожелал было удалиться, но лягушачий глаз снова моргнул, и Александр не посмел уйти.
Профессор, между тем, продолжал заполнять своей речью создавшуюся паузу.
— Отсюда были сделаны очень широкие психологические выводы, — профессор поднял вверх палец, а лицо его на секунду замерло в скорбящей маске почтения перед величием науки, — причем задерживающим центрам приписывалась роль непременного условия появления разумной психической жизни человека и подавления первобытных инстинктов и аффектов! Однако, — вздохнул он, — в дальнейшем взгляды Сеченова претерпели значительные изменения.
Концентрацию серной кислоты увеличили до десяти процентов. Когда лягушонка в очередной раз окунули в стакан с раствором, один из заядлых шутников, Миша Беспалов, пробормотал торжественно: «In nomine Patre et Filii et Spiritus Sancti». Студенты засмеялись, а самчик мгновенно дернул ногой и подтянул ее к телу. Александр вздрогнул.