Воскресенье. Книга вторая

– Оставить! – Крикнула Лена, и женщина вернулась на место. – Чего, так и спишь, сволочь?! Я тут корячусь за нее, еду достаю, чтоб не сдохла! Я теперь помирать за тебя здесь должна, да, морда твоя басурманская?! Отвечай!!!

– Ааа… – простонала Рузиля, чуть заметно открывая глаза, – Лена…

– Ооо, мама… – прошептала девушка и кинулась к ней, едва сдерживая слезы от стыда и отчаяния, – чего надо, воды? Есть молоко, есть хлеб, что ты хочешь?

– Воды… – прошептала Рузиля, сжимая Лене руку, – пить хощу…

– Воды нет, есть молоко, – трясущимися руками Лена открыла бутылку и передала Рузиле.

– Уф… – вздохнула та, пригубив, и вновь попыталась открыть глаза.

– Руза… – обняв, поцеловала ее в лоб Лена, – ты только дыши, слышишь? Дыши, мы тебя вылечим. Прости меня, дуру, какая же я… – вытирая слезы, шептала девушка, краснея от стыда, – я маленькая еще, прости меня, ты же свет мой, жизнь мне спасла, а я.…Прости, прости! – Воскликнула Лена, ложась рядом и обнимая девушку. – Можно ваше покрывало? – Обратилась она к женщине.

– Пожалуйста, – ответила та, протягивая шерстяную простыню, – нужно привязать к ногам, тогда точно не соскользнет! На себе далеко не утащишь, хрупка вон какая, одни кости.

– Да уж, какая есть, – махнув рукой, улыбнулась Лена, утирая слезы.

***

– Ну, в добрый путь. Храни вас Бог.

– Мы комсомолки, – поджала губы Лена. Рузилю, снова и снова впадавшую в беспамятство, водрузили на покрывало, постелив под спину подушку из курток. Тащить ее на себе всю дорогу Лена действительно была не в состоянии.

– Это не важно, – глядя Лене в глаза, ответила женщина, вздохнув, – следуйте к церкви Петра, доктор живет совсем рядом, там спросите. Не уехал он еще, не должен был. Торопитесь, дочки, с рассветом, глядишь, опять бомбить начнут.

– Спасибо, – поблагодарила Лена, улыбнувшись и, взвалив Рузилю на плечи, почувствовала, как прогибается спина и подкашиваются ноги. Надеяться на что–то другое не представлялось возможным – рижский транспорт остановился еще вчера. С первыми налетами и объявлением диктора. В голове Лены все еще звенели его металлические нотки.

«Началась Великая Отечественная война советского народа,

Против немецко–фашистских захватчиков.

Наше дело правое, враг будет разбит,

Победа будет за нами!».

***

Где–то на берегу реки зажгли костер. Отражение его пламени ровными линиями упало на величественную, но спокойную ночью воду. Ее не тревожили ни постоянные сигналы воздушной тревоги, ни летающие самолеты, ни падающие снаряды. С реки дул ветер, прохладный, освежающий мысли. Город пока мог спать спокойно. Самолеты прекратили налеты до рассвета, ему, врагу, тоже был нужен воздух после тяжелого «рабочего» дня.

Лена опустилась на землю и тяжело вздохнула. Последние метры она тащила подругу сидя, силы совсем покинули ее. Устав от тяжелого пути, девушка решила сделать привал, остановившись у самой реки. Страшно болели спина и плечи, подвернутая нога ныла так, что хотелось выть от отчаяния и обиды. Лена понимала, что ей суждено остаться здесь, в Прибалтике, и встретить неизбежное. То, что изменит ее жизнь навсегда.

«Девчонки, свобода!» – веселая, головокружительно красивая и легкая Лена Ракицкая, в мае, сбегает с крыльца школы, в белом, кружевном платье. Вокруг светит солнце, и идут друзья: молодые, красивые, и безумно счастливые. В ленинградское небо взмывают сони воздушных шаров, звучит торжественный марш.

Это все было в прошлой жизни, Елена Павловна? Теперь наступила другая, эта…?

– Я вижу, что ты не спишь. Расскажи чего–нибудь, – сидя в позе турка у берега, спиной к Рузиле, Лена вернулась в темную ночь, прохладную и пахнущую гарью, – чтобы я не уснула, – чихнула девушка, – ну, все, заболела.

–Подо мной, кажется, шаль, укройся, – тихо сказала Рузиля, приоткрыв глаза.

– Не надо, спасибо, – шмыгнув носом, отказалась Лена, – Галя говорила, ты поешь хорошо.

– Нет…

– Давай, пой. Если я начну, точно рыбы сдохнут.

– Ну, я предупреждала, – вздохнула Рузиля и закрыла глаза, -

«Сине сагынып, сине сагынып,

абау жаным, чит илд,

ал яулык, згр шл, уткн гомер бигрк…».

– Прервалась на полуслове Рузиля, – подпевай. Чего ты? – Улыбнулась она, не открывая глаз.

– Ага, конечно, – засмеялась Лена, – я по-татарски даже ругаться не умею.

– Айда, научу, – ехидно проговорила Рузиля, прикусив губу и ерзая на покрывале, – ой, хорошо–то как. Как авылда, выходишь в поле, спишь у реки, сверчки, эх, туган жир, – вздохнула она.