Воскресенье. Книга вторая

На нее, широко расставленными глазами, смотрела девочка, упрямо поджавшая губы и нахмурив брови, с темными локонами до плеч. Просто советский участковый, который ничего не видел в собственной жизни. Женя коснулась воды рукой, нарушив спокойствие глади озера. Где то проухала сова и девушка испуганно вздрогнула. Страшно. А как было им?

Маленькая Соня Ройзман сама, в одиночку, вычисляла националистов. Лена Ракицкая, Рузиля Гарифуллина, Лигита, Арвид, Вика и другие рыли окопы под обстрелом вражеских самолетов, а вы, Евгения Марковна? Чего сможете вы? Смогли бы вы проявить такую же отвагу и тащить незнакомца через весь город, под огнем вражеской авиации? Она не знала. Жена не могла ответить на этот вопрос, как бы ни старалась. Перед собой она была предельно честна.

– Женя… – девушка испуганно вздрогнула и едва не упала в воду, – Нина успела схватить ее за руку.

– Чего пугаешь так, а, Нина Ивановна?! – Проворчала Женя, сверля девушка исподлобья. – До инсульта довести хочешь?

– Нет, я испугалась просто, – виновато опустив голову, пробурчала Нина, теребя подол белого, ситцевого платья, – Жека, – она подошла к берегу и взяла подругу за руку, – скажи, а ты смогла бы меня убить? Просто…

– Да, смогла бы, – спокойно ответила Женя, глядя на безмятежную темную воду финского озера, – если бы видела, как ты мучаешься и корчишься от боли, да, я бы тебя застрелила. Винила бы всю жизнь. Но сделала бы это…

– Ты думаешь, она…

– Она не убийца! – Воскликнула Женя, глядя в большие глаза Нины Ивановой. – Я ее видела, я же смотрела… этот взгляд, нет, она… Она не могла, там что–то произошло, но что – непонятно, – раскрасневшись от волнения, Женя смочила руки холодной водой и коснулась лица. Закрыв глаза, она присела у берега.

– Жень, пойдем.

– Слушай, Нин, – опустив глаза на воду, спросила Женя Круглова, вдруг, насупившись, – а где твой Бог? Ты же верующая, правда, ведь?

–Я…

– Тогда ответь мне, как там, наверху, решают, кому жить, а кому умирать?

– Я… Жень, это…

– Это, по какому такому правилу? – Голова Жени медленно развернулась к Нине. – Вы же нас называете христопродавцами, так давай, объясни мне, почему одни сволочи по земле ходят, а другие гниют в могиле?

– Женя.

– Ей было 20 лет! – Воскликнула Женя со слезами на глазах. – 20! А у нее на глазах человека убили, маленького и беззащитного, это ты понимаешь?! Этим мразям все равно, они мгновенно померли, а она мучилась, понимаешь?! Это ты называешь справедливостью?! Божьей милостыней?! Когда человека в 20 лет чуть снарядом не пришибло, спасибо, Господи! – Взмахнула руками Женя. – Только некоторых из этих сволочей до сих пор живут, а Рузиля Гарифуллина мертва, все, нет ее!

– Женя, послушай, ты должна послушать… – не поднимая глаз, проговорила Нина.

– Я должна моему народу и государству, ясно? – Гордо подняв голову, сказала Женя.

– На все воля Божья, Жень…

– Да пошли вы, – злобно прошипела Женя и зашагала к дому, – вместе со своим Богом. Я лучше не во что верить не буду, чем вот так вот.

–Жек, да подожди, Жек, – догнала ее Нина, – можешь не верить, дело твое. Но меня смущает один факт.

– Какой? – Повернулась к подруге Женя.

– Автомат Дегтярева, – объяснила Нинка, – ты говорила, что Рузилю Гарифуллину убили из автомата Дегтярева. Но как прицельно могла выстрелить девушка, которая до войны, по сути, никогда не держала в руках боевого оружия?

– Откуда ты знаешь, может быть, держала? – Хмыкнула Женя, пожав плечами и поежившись от холода.

– Брось, она же пианистка, как я, – улыбнулась Нина, обнажив десны и ровные, белые зубы, сверкнувшие в темноте, – дай мне оружие, я скорее, сама застрелюсь, чем попаду в кого–то.

– Но там была война, и она могла научиться за четыре года–то.

– Нет, что–то не то, – закусив ноготь, покачала головой Нина, – партизанка, с ППД на глазах у свидетелей убивает свою лучшую подругу.

– Которая ни в чем виновата быть не может, – закончила за нее Женя.

– Если только ее пытали…

– Знаешь, мне кажется, если бы пытали, она бы все равно никого не сдала. Судя по рассказам, Гарифуллина скорее бы умерла, чем предала кого–то, – уселась на крыльцо Женя.

– Ай–бай, – улыбнулась Нина, и присев рядом, положила подруге голову на плечо, – какие были люди, Жень.

– Угу, – обняла ее Круглова за плечи и поцеловала в голову, – прости меня, Нинуль. Дура я старая, совсем не думается.

– Нет, ты хорошая, – закрыв глаза, ответила Нина и вздохнула, – вон как переживаешь.

– Мне их жалко, Нин, – в сердцах прошептала Женя, – я и, правда не могу понять, за что им это?

–Вечный вопрос, – поджав губы, сказала Нина и поднялась на ноги, – идем, друг мой. Нас, вероятно, заждались.

– Да, идем, – подняла Женя, поправляя складки на голубом сарафане, – ты, главное, не бойся, я тебя прикрою, если что, – сказала она, и подруги крепко обнялись на крыльце уютного финского дома при лунном свете и дуновении ветра с безмятежных вод финского озера.

***