Воскрешение из мертвых

«Уважаемый и дорогой Евгений Андреевич!

Сегодня посылаю Вам лишь одну страничку из своего дневника. Думаю, вы поймете почему. Вот она, эта страничка.

21 ноября, суббота.

Вчера в школе Лариске дали задание написать сочинение на тему «Самый счастливый день в моей жизни». Откровенно говоря, я что-то не помню, чтобы нам во втором классе задавали писать сочинения. Но теперь, считается, акселерация, и в школьных программах тоже все изменилось. Во всяком случае, Лариску, как я понял, задание не смутило. С утра она принялась пыхтеть над сочинением. Ни я, ни Света обычно в таких случаях ей не помогаем, это у нас твердое правило. Так что справлялась она с сочинением молчком, в одиночку.

А потом, после обеда, когда Лариска ушла гулять, меня подзывает Света и говорит:

— Ты посмотри, что она написала!

Я заглянул в тетрадку, и меня словно обожгло всего. Крупным детским почерком на тетрадном листке было выведено:

«САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ

Сочинение

САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ — ЭТО КОГДА МОЙ ПАПА БРОСИЛ ПИТЬ».

Вот так-то! И все. И ничего больше! А я-то… я-то уверял себя, что она ни о чем не ведает…

Я смотрел на этот тетрадный листок, на буквы, выведенные рукой дочери, и не знал, плакать мне или радоваться…

Я и сейчас, дорогой Евгений Андреевич, не знаю, плакать мне или радоваться…»

ЭПИЛОГ

Сергей Киселев, в недавнем прошлом студент университета, а теперь редактор-организатор местного радиовещания в одном из райцентров Ленинградской области, возвращался после обеденного перерыва на работу.

Возле райисполкома, у стенда, где вывешивались обычно центральные газеты, толпились несколько человек. Киселев подошел поближе, им всегда в таких случаях руководило профессиональное любопытство, хотя в общем-то, и не заглядывая в газету, можно было почти безошибочно предположить, что материалом, побудившим людей в промозглую погоду тесниться возле газетных полос, наверняка окажется либо судебный очерк, либо какая-нибудь скандальная история из жизни спортсменов или артистов.

Через головы толпящихся Киселев прочел заголовок: «Верую в разум». Сам по себе подобный заголовок еще ни о чем не говорил, это могла быть и беседа с ученым, и исповедь прозревшего баптиста, и статья, разоблачающая измышления какого-нибудь новоявленного экстрасенса. Очерк был солидный, разверстан на два газетных подвала, взгляд Киселева скользнул по первым абзацам и вдруг споткнулся, выхватив из текста знакомую фамилию — Устинов. Он не сразу сообразил, какие ассоциации вызывает у него эта фамилия, но что с ней у него было связано нечто важное, существенное, это он ощутил сразу. И тут же мгновенно в памяти его всплыло и письмо рабочего Ягодкина, с которым ходил он в Институт мозга, и свой разговор с ученым секретарем института, и все последующие события… Впрочем, событий-то как раз и не было.

Мог ли он предположить тогда, два с лишним года назад, что судьба еще раз сведет его с этой историей? В его же руки шел этот материал, в его…

«Теперь, когда борьба за трезвость, — читал он, — становится общенародной, когда партией и правительством сказано суровое слово правды о том страшном зле, которое несут нашему обществу пьянство и алкоголизм, особенно необходимо воздать должное таким людям, таким подвижникам, как Евгений Андреевич Устинов…»