Воскрешение Лазаря

— Что мне делать, батя? — спросил Лазарь, поежившись. Не получив ответа, отыскал в траве какую-то крючковатую ветку и пошел с ней в долину. Там у первой встречной, растущей прямо из песка маленькой корявой березки встал на колени и принялся копать. То веткой, то руками, стирая ногти, скреб разноцветный песок. Вычерпывал его наружу горстями. Яма углублялась медленно, а силы таяли быстро. Лазарь часто запрокидывался на спину, подолгу переводил дух. Уже давно рассвело. Солнце разогнало тучи и стало поддавать жару Лазорькиной спине. Когда оно вошло в зенит, сил дальше копать не осталось. Яма была Лазарю по пояс. Он волоком стащил тело отца по песчаному склону. Перед тем, как опустить его в могилу, снял с отцовской шеи нательный крест, прижался лбом к шершавой отцовской щеке. Батины усы еще хранили запах махорки. Лазарь напоследок вдохнул посильнее в себя этот родной аромат. Поцеловал отца в холодные губы. И стал забрасывать могилу песком.

Сиротливо озираясь по сторонам, он вновь поднялся в лесок. Рухнул без чувств в траву. Когда через несколько часов Лазарь вышел из забытья, он уже знал, что ему делать дальше…

Неизвестное зло

Кауров возвратился в Питер другим человеком. Он ощущал себя охотником, вернувшимся после долгого отсутствия из тайги с богатой добычей.

Васька повис у него на руках и залопотал: «Па пьехал, па пьехал!».

Полина на кухне готовила суп рассольник. Она не удостоила Каурова поцелуем. Но Геннадий, не обращая на это внимания, принялся прямо там, на кухне, посадив на колени сына, взахлеб излагать открывшуюся ему историю своей семьи. По мере того как непрощенный муж в своем рассказе углублялся все дальше, Полина постепенно стала застывать над кастрюлей с ложкой в руке. А потом, и вовсе забыв про суп, присела на табурет, да так и просидела на нем до тех пор, пока повествование про Лазаря Черного не закончилось. Кауров мысленно возблагодарил дедушку и решил использовать благоприятный момент.

— Поля, я там, в станице, так сильно тосковал по тебе. Слушаю рассказы про дедову судьбу, про скитания его и любовь, а сам все время о тебе думаю. Такая хрупкая все-таки штука — жизнь. Такое ненадежное, ускользающее оно — наше счастье. Нужно ценить каждую минуту, проведенную вместе с любимыми людьми, а не отравлять себе жизнь дурацкими иллюзиями. Вот главное, что я понял за это время. Какой же я глупый и незрелый был раньше. Ты прости меня, дурака!

Монолог этот, венчавший романтический и грустный рассказ про деда-бандита Лазорьку, кажется, произвел на жену впечатление.

— Ой, не знаю, Гена, как мы дальше жить будем, — только и сказала Полина в ответ. И снова принялась за рассольник.

Но Кауров чувствовал — надо еще чуть-чуть поднажать, и семейная жизнь снова войдет в нормальное русло. И действительно, уже на третий день Геннадий добился своего — жена вернулась в супружескую постель. Два истосковавшихся друг по другу тела трепетали, сочились любовным соком и били друг в друга электричеством. «Вот оно, счастье!» — подумал Геннадий. А в момент оргазма неожиданно для себя назвал вдруг Полину воробушком.

Отец с матерью выслушали отчет Геннадия о командировке, затаив дыхание.

— Вот, а ты ведь не верил, что получится эту тайну распутать! — упрекал сын отца. Тот посмотрел на Геннадия с уважением и изрек:

— Может, нам теперь фамилию поменять?

Но, здраво рассудив, решили этого не делать, чтобы не сбивать с толку знакомых, а в особенности коллег по работе.