Последующие восстания Разина, Булавина и Пугачева казались яркими вспышками настоящей войны, которая то затухая, то разгораясь шла между казачеством и Россией на протяжении сотен лет. Историческая литература царских времен рисовала Степана Разина настоящим монстром, бредущим по колено в крови — сбрасывавшим с колоколен священников, вешавшим за ноги боярских и княжеских сыновей, а их дочерей отдававшим на поругание своей банде.
Порой Геннадию начинало казаться, что казаки и не люди вовсе, а жестокое зверье. И повадки-то у его славных предков были звериные. В XVII веке, ограбив среднеазиатский город Ургенч и убив местных жителей, возвращались казаки на телегах с добычей и тысячей пленных мусульманских женщин. Но местный хан подкараулил их в тесном безводном месте. Не имея возможности пробиться через засаду и мучаясь от жажды, казаки начали пить кровь убитых товарищей. А чуть позже, во время похода на Хиву, при схожих обстоятельствах, страдая от голода, казаки, как свидетельствует историк, «друг друга умерщвляли и ели». Атаман же их попал в плен к калмыкам. Те предложили обменять его на нескольких своих соплеменников, которых казаки захватили и использовали как проводников. Но казаки отказались от обмена, заявив, что «у них каждый — сам себе атаман».
Главный же вопрос для казачества, как понял Кауров, на протяжении веков был один — кого идти грабить. Даже участвуя в походах в составе российской армии, они видели в грабежах едва ли не главный смысл военного дела. Например, казачий офицер Сысоев во время войны 1812 года, напав на французский лагерь и вызвав в нем панику, мог захватить в плен самого Наполеона. Но его казаки поскакали грабить обоз и попросту не заметили французского императора. А спустя сто лет, в Гражданскую войну, конный корпус казачьего генерала Мамонтова, совершая свой ошеломляющий рейд по красным тылам и сея панику среди большевистской верхушки, всего 260 верст не дошел до Москвы и повернул назад, потому что перегрузился добычей. Обоз корпуса растянулся на 60 верст, а каждый казак — участник рейда стал миллионером.
По-видимому, долгое время не считавшие Русь и Россию своей родиной, казаки чуть что легко срывались с насиженных мест и большими группами бежали в Сибирь, на Кавказ (в Чечне из потомков таких вот беглых казаков сложился целый тэйп «гуной»), передавались на сторону турок и крымских татар, даже принимали китайское подданство.
Где-то рядом с образом защитника Отечества и рыцаря православной веры всегда таился другой образ казака — жестокого и лихого бандюги, в жилах которого кровь бурлит и пенится. Подсознательно Кауров чувствовал, что воспетые народом былинные богатыри и осуждаемые исторической наукой казаки-разбойники — это одни и те же люди. В глубине души понимал, что по-другому и быть не может, и именно в сочетании этих двух непохожих образов кроется главная, первобытная правда про казаков. И дедушка Лазарь, убивавший коммунистов и сельских учителей, с одной стороны, безусловно, злодей, но с другой стороны, он — былинный богатырь, у которого хватило духу не идти в стойло вместе со всем человеческим стадом, а дерзко бросить вызов судьбе в безнадежной ситуации.
Кауров испытывал восторг от разгадки семейной тайны и знакомства с ранее неведомым миром казачества. Но, странное дело, вместе с радостью «великих открытий» привез он с собой из командировки еще и не проходящее смутное беспокойство. Что-то там произошло в тамбуре поезда Москва-Волгоград — что-то важное, чего Геннадий, как не силился, не мог восстановить в памяти. Он помнил, что от избытка чувств крепко напился в тот вечер во Фролово, и Павел Остроухов — верный рыжий спутник, которого ему на счастье послала сама судьба, — тащил его на себе. Но вот дальше в воспоминаниях был провал. Будто кто-то проник ему в мозг и стер целую ячейку памяти. Геннадий проснулся утром в вагоне на Волгоградском вокзале с перебинтованной головой и нащупал на затылке здоровенную рану. Проводница сказала, что когда она заходила ненадолго к себе в купе, в стельку пьяный Кауров прощался в тамбуре с провожавшим его мужчиной — чуть ли не плакал у того на плече. А спустя минуту женщина обнаружила пассажира уже одного, лежащего на полу в тамбуре с разбитой головой. «Наверное, друг ваш ушел, а вы равновесие не удержали и упали, затылком сильно ударившись», — выдвинула проводница версию. И она казалась Каурову правдоподобной. Но след, который это событие оставило в душе, был все равно неприятным.
Шли месяцы. Стаял снег, взошла трава, стали разводить мосты. Но с каждым днем беспокойство Геннадия только усиливалось. А когда пришел июль, в его жизни наступили кошмар и чертовщина.