Воскрешение Лазаря

— Так он кровью же захлебнется, — возразил на это щербатый. — Нет, я не против, конечно. Но мы же хотели, перед тем как шлепнуть, сначала его отвезти кое-куда.

Услышав это, Полина зарыдала. Сам Кауров тоже готов был заплакать. Они встретились глазами. На секунду Полину перестал сотрясать плач. Она неотрывно смотрела на мужа каким-то очень родным и в то же время незнакомым взглядом — были в нем жалость, любовь, страх, немой вопрос и безумие. И Васенька тоже смотрел, вытирая кулачком слезы, тихо, по-щенячьи, поскуливая.

— Ладно, ждем, когда из этой свиньи перестанет кровь течь. И поедем. Засиделись и так уж. Есть там у нас в аптечке бинт или вата? — продолжал распоряжаться главарь.

— Щас схожу, посмотрю, — отозвался щербатый.

Он достал из кармана штанов наручники, нагнулся к пленнику и защелкнул ему на запястье металлическое кольцо. Потом дернул его за ступню, и второе кольцо больно вонзилось Геннадию в щиколотку — правая рука оказалась пристегнута к правой ноге. Кауров застонал и откинул голову на пол. Теперь прямо над ним были низкий беленый потолок, запыленный абажур люстры, кое-где занавешенный паутиной. В ней застряли иссохшие трупики мух и мотыльков. Вот и он, Кауров, до недавнего времени беспечно порхал себе, а теперь безнадежно угодил в паутину, превратился даже не в животное, а именно в насекомое, которое не может понять, что с ним случилось…

Паутина на потолке слегка дернулась, и Геннадий увидел, как на абажур выползает паук… Грохнула входная дверь… Паук завис прямо над его головой… Сзади приближались шаги… Паук зашевелил лапками. И тут же металлическое холодное жало вонзилось Геннадию в шею. Почти сразу же он почувствовал, как через это жало в него теплой волной вливается смерть…

Кауров очнулся, когда его, закутанного в кусок какой-то материи, несли через двор под дождем. Так в кино носят трупы, от которых хотят избавиться. Но Кауров не был трупом. Наоборот, в мозгу у него даже слегка прояснилось. А острая боль в переносице стала теперь тупой. Наручник с лодыжки был снят. Кровь в носу больше не хлюпала. Даже кляпа во рту не было. Геннадий был завернут с головы до ног, но не плотно. Поэтому, задрав голову, мог видеть снизу вверх раскачивающийся в такт шагам удаляющийся дедовский дом, в котором остались жена и сын. Кауров дернулся, попытался закричать. Но чьи-то руки тут же сильно сдавили горло. После этого он больше не помышлял о сопротивлении. А только смотрел на высокую зеленую траву, над которой его проносили. Дом уже не был виден — одни только стволы старых яблонь. Сердце щемило от страха и тоски. Глаза мутнели от слез.

— Давай перехватим его. Я кузов открою, — раздался над головой уже знакомый голос щербатого.

Но тот, к кому он обращался, не проявил должной сноровки. Матерчатый кокон выскользнул из его рук. Кауров ударился головой, а потом еще и животом о землю.

Пока щербатый открывал кузов, его неловкий товарищ присел отдохнуть Каурову на спину. Теперь Геннадий видел колесо грузовика (того самого ЗИЛа-130, который он принял за соседский), а чуть дальше — доски забора, отделяющего дедов участок от дороги. По ту сторону забора оставалось все, что было дорого Каурову в жизни. Да и сама эта жизнь лежала теперь за дощатой границей, всего метрах в трех, но такая недосягаемая. А по эту сторону забора — только несколько зеленых яблок в мокрой грязи. Эти яблоки, упавшие с веток одичавших дедовских яблонь, были последним, что видел Кауров, перед тем как его подняли в накрытый тентом темный кузов машины.

Кузов был полон картошкой. Каурова вытряхнули из кокона прямо на нее, протащили за руки чуть вперед. Здесь он больно ткнулся лицом в крупную металлическую сетку. «Клетка!» — ужаснулся догадке Геннадий. Потом его опустили в низ этой клетки, на дощатый пол. На запястьях — только теперь уж на обоих — защелкнулись наручники. А на лицо упала тряпка, смоченная вонючей одуряющей жидкостью. Он попробовал стряхнуть тряпку, но чья-то большая пятерня плотно прижала ее прямо к носу.

Сознание покидало Каурова. Он расслышал, как щелкнул на клетке замок, как на нее сверху стали накидывать картошку. А потом его придавило тяжелым сном.