Воскрешение Лазаря

Единственные, на кого белые могли хоть как-то опереться — это казаки. Неслучайно сразу после революции, очень многие из тех, кто был недоволен ею, бежали на Дон. Но, несмотря на множество всякого сброда, настоящим костяком белых армий стало казачество, и если бы не оно, то в России не было бы и гражданской войны. Она не продлилась бы несколько лет и ограничилась бы подавлением большевиками нескольких локальных белогвардейских мятежей. «Казачество одно только давало и дает возможность Деникину создавать серьезную силу», — писал в ту пору Ленин. Чтобы это понять, достаточно взглянуть, например, на состав войска Деникина. Оно включало в себя три армии — Донскую, Кавказскую и Добровольческую. Первая состояла из донских казаков, вторая — в подавляющем большинстве из кубанских казаков, а третья, частично из тех и других, а частично из дворян-офицеров, юнкеров и пленных красноармейцев. Похожая ситуация была и у Колчака, в войсках которого ударную силу составляли казаки атамана забайкальского войска Семенова, а сам он потом сменил Колчака на посту верховного главнокомандующего. Вошли также в историю «белогвардейские банды» оренбургского атамана Дутова и семиреченского атамана Анненкова, сражавшиеся на стороне Колчака…

«Мы без казаков — ноль без палочки», — говорит в «Тихом Доне» один из офицеров.

Но казаки оказались на стороне белых не по идейным соображениям, а для того, чтобы отстоять свои земли и создать собственное государство. Это был для них вынужденный союз. Во время гражданской войны Деникину стоило огромных трудов заставить Донскую армию совершать маневры за пределами Области Войска Донского — освободив свои земли от большевиков, казаки не хотели идти дальше на Москву и вмешиваться в дела России.

«Выбьем из донской земли краснюков — и решка! Дальше границы не пойдем. Нехай Россия — сама по себе, мы сами — по себе. Нам у них свои порядки не устанавливать» — так рассуждают казаки в «Тихом доне»

Люди Деникина даже казнили нескольких лидеров Кубанского казачества, выступавших за отделение от России, а в 1920 году Врангель все за тот же сепаратизм разжаловал и отдал под суд командующего Донской армией Сидорина и начальника штаба этой армии Кельчевского.

Шолохов в «Тихом Доне» рисует казаков жестокими людьми, в которых периодически проявляется заложенная в них предками разбойничья натура. Казак Чубатый, обучивший Мелехова страшному сабельному удару рассуждает так: «В бою убить врага святое дело. За каждого убитого скашивает тебе бог один грех». Ему нравится убивать врагов — потехи ради он зарубил авcтрийца в лесу. Да и сам Мелехов сделан из того же теста. Любовь к войне вытеснила в нем мысли о ее несправедливости, которые внушали революционные агитаторы. «Крепко берег Григорий казачью честь, ловил случай выказать беззаветную храбрость, рисковал, сумасбродничал, ходил переодетым в тыл к австрийцам, снимал без крови заставы, джигитовал казак и чувствовал, что ушла безвозвратно та боль по человеку, которая давила его в первые дни войны».

В нем в минуты опасности просыпалась «какая-то радостная решимость». Как, например, в бою, когда он спасал своего врага Степана Астахова, или во время пьянки на хуторе Татарском, когда его хотели схватить красноармейцы.

Видимо, не один Григорий, а подавляющее большинство казаков отличались такой природной жестокостью. Неслучайно один из пленных красноармейцев в романе говорит: «Я от вас добра не жду. На то вы и казаки». В годы гражданской войны казаки относились к красноармейцам и вообще к русским не как к соплеменникам, а как к представителям другой враждебной нации. Григорий Мелехов испытывал чувство любопытства к ним, как когда-то испытывал любопытство к австро-венгерцам. «Ему приходилось иметь дело с русским солдатами, с какими-то иными людьми, с теми, какие всей громадой подпирали советскую власть и стремились, как думал он, к захвату казачьих земель и угодий».

Возможно еще и поэтому казаки не жалели красных, что не чувствовали в них соотечественников. «Меньше стали брать в плен. Участились случаи расправ над пленными, широкой волной разлились по фронту грабежи»

Грабеж наряду с жестокостью и любовью к войне — еще одна историческая черта поведения казаков, сидящая у них в генах. «Грабеж на войне всегда был для казаков важнейшей движущей силой. Григорий знал это и по рассказам стариков и по собственному опыту.» А когда Мелехов попытался ограничивать грабежи в своем отряде, то один из начальников сделал ему выговор: «Ты что мне, хорунжий, сотню испортишь?». «Знаменательно, что в самом начале противобольшевистской борьбы представители юго-восточного союза казачьих войск в числе условий помощи, предложенной временному правительству, включили и оставление за казаками всей „военной добычи“ (!), которая будет взята в предстоящей междуусобной войне», — писал Деникин в «Очерках русской смуты».