Воскрешение Лазаря

Он вышел из машины, но не спешил заходить внутрь вокзала, оглядывая его здание снаружи. Пожалел, что у него нет фотоаппарата. «Вокзал для двоих», — всплыло вдруг в мозгу название фильма. «Дедушка, я пришел сюда по твоему следу. Меня привел сюда голос крови», — мысленно произнес Геннадий и взялся за массивную деревянную ручку вокзальной двери. Перед тем как потянуть ее на себя, он погладил ручку, которой много лет назад могли касаться пальцы его деда. Посмотрел на стертые каменные ступени под ногами, хранившие отпечатки дедовых сапог и Дарьюшкиных туфель.

— Белая беглая луна, — произнес шепотом Кауров. На секунду закрыл глаза, силясь представить, как два этих человека когда-то входили на вокзал. Но не сумел — его пьяная голова сразу же закружилась. Геннадий, вцепившийся в ручку, качнулся назад, и дверь отворилась.

Там, за дверью, смысл странной фразы из песни «вокзал электрический» сразу же разъяснился. Преувеличенно яркий свет двух массивных люстр под потолком странно контрастировал с тусклой вокзальной обстановкой. На выкрашенных в зеленый цвет деревянных сидениях, ежась от сквозняков, дремали несколько человек. Какой-то дедушка готовился ужинать — очищал скорлупу с яйца. В стене зияли три квадратных отверстия билетных касс, два из которых были заколочены. Над ними висел фанерный щит с расписанием поездов. Геннадий уставился на него непонимающим пьяным взглядом.

— Ближайший поезд через час прибывает. Московский, — пришел ему на помощь Павел Остроухов.

— Во сколько он в Волгограде?

— В 5:15 — вот тут написано.

— Ну, давай!

— Чего давай? Стучись в кассу, бери билет!

Из переговоров с кассиром — сердитой заспанной теткой — выяснилось, что на станции Арчеда билеты продаются без указания места, то есть обилеченный пассажир должен носиться от вагона к вагону, спрашивать у проводников, есть ли места. С такой дурацкой системой обслуживания Кауров сталкивался впервые. Он даже потребовал жалобную книгу. Но Остроухов его успокоил.

— Да не заводись ты. Возьми для верности купейный вагон. В любом из них места свободные будут.

Кауров послушался совета умного и трезвого человека.

— Паша, можно я у тебя в машине водку допью? — спросил он, упрятав купленный билет в портмоне.

Паша не возражал. За всю жизнь у Геннадия не было приятеля, с которым он пережил бы совместные эмоции, сравнимые по силе и остроте с теми, что он испытал с этим малознакомым человеком из станицы Островской.

Кауров нащупал в кармане «Сникерс», последний из набора продуктов, купленных утром. Хлебнул еще водки и выплеснул на верного рыжего спутника все свои самые сокровенные мысли.

— Паша, Пашенька, дорогой мой человек, — пьяно шмыгая носом, начал Геннадий поток излияний. — Ты же меня счастливым сделал! Если б не ты, то кем бы я был? Геннадием Кауровым, обычным жителем городским. А теперь я кто? Самого Лазаря Черного внук! Чую даже, как сердце сильней застучало, как кровь в жилах бурлит. Нет, правда, потрогай, вот тут в висках пульсирует. Внутри все горит. Член, и тот от прилива крови стоймя стоит — не опускается. Это во мне сила бродит. Я и раньше чувствовал ее, да распознать не мог, сам себе в этой силе не признавался. А теперь она наружу поперла.

При этих словах Геннадий сжал в кулаке надкусанный батончик «Сникерса» так, что шоколад полез у него между пальцев.

— Доволен? — поинтересовался Павел.

— Угу, — промычал Кауров, слизывая с пальцев липкую шоколадную грязь.

— Ты портрет этот не можешь мне оставить на время? — попросил Остроухов. — У меня в Даниловке хороший знакомый — редактор районной газеты «Вестник хлебороба». Он его у себя пропечатает, объявление даст, глядишь, еще кто из дружков Лазаря откликнется — новые сведения сообщит. А портрет я тебе потом заказным письмом вышлю.

— Да какие еще сведения, и так уж все ясно, — сказал Геннадий, но рисунок достал и отдал.

— Отец в Питере с тобой живет? — осведомился Павел.

— Не-а, он у меня большой автомобильный начальник. У них с матерью своя хата шикарная. Ты если надо чего, не стесняйся! В Питер приезжай как к себе домой. И я, и отец все для тебя сделаем! Ты мне теперь лучший друг!

Остроухов усмехнулся.

— Денег возьми! Хочешь, двести баксов! — Кауров полез в бумажник. Но Павел его остановил.

— Даже и не думай! Не возьму.

— Тогда дай я тебя просто так, без денег, расцелую!

Но Остроухов уклонился от его пьяных объятий и заявил:

— Несчастная баба.

— Это ты про кого? — не понял Геннадий.

— Про тетю Машу эту. Деда твоего считает отцом.

— Чего это она несчастная? — не согласился Кауров. — Наоборот, счастливая. В сказку верит.

— Интересно, что с ней будет, если сказать, кто на самом деле ее отец.

— А ничего не будет. Не поверит она.

Кауров еще глотнул водки. Занюхал ее оберткой из-под «Сникерса» и мечтательно закатил глаза.