Воскрешение Лазаря

В начале 39-го года Спирин был судим закрытым судом в составе главы Военной коллегии Верховного суда Ульриха, генерального прокурора СССР Вышинского и нового главы НКВД Берия и немедленно после вынесения приговора расстрелян. Но ведь могло быть и иначе. Недавно я, например, сразу от трех чекистов, работавших в "органах" в те годы, слышал, что приписывать Спирину антисоветские замыслы - полный бред. Он был верный солдат партии и самый талантливый руководитель "органов" со времен Дзержинского. Причина же произошедшей трагедии проста - события вышли из-под контроля. Слышал я и еще одно мнение. Спирин был убежденный сталинец. Вслед за вождем он считал, что чем мы ближе к социализму, тем ожесточеннее классовая борьба. Он верил, что сейчас, в 36-м году, необходима новая революция и новая гражданская война. В первой, бывшей почти двадцать лет назад, погибло не все зло. Немало его очень рано разглядело, что сила за революцией, и переметнулось на ее сторону. Спирин не сомневался, что нужна перманентная революция здесь, внутри страны. Соглашателей и оппортунистов надо выбраковывать и выбраковывать, чересчур быстро они нарождаются вновь.

Коля когда-то Нате писал, что при каждом повороте еврейской истории (исход из Египта, Вавилонское пленение) пять шестых народа откалывалось, навсегда из евреев уходило, и иначе народ бы не уцелел. То есть революция должна сменяться контрреволюцией, а та, в свою очередь, - новой революцией, сводя трусов и соглашателей с ума. Необходимо добиться, чтобы даже пройдохи из пройдох однажды запутались, поставили не на тех лошадей - и погибли.

Официально днем начала битвы на Ходынском поле, или Ходынской катастрофы, принято считать 16 июня, но первые две недели события развивались так вяло, что Спирин в телефонных разговорах с Натой именовал происходящее "стоянием на Угре". Тем не менее начнем с 16 июня. К этому времени на небольшом, метров в десять высотой, холме, что возвышается прямо на запад от центра Ходынского поля, для Спирина был оборудован передвижной командный пункт с самыми современными, какие тогда были в стране, средствами связи: их привезли и прямо на поле смонтировали "под ключ" немцы. Благодаря новой телефонии Спирин мог без коммутаторов и телефонных барышень буквально за считанные секунды связываться с любым управлением НКВД вплоть до Камчатки. Спирин опробовал систему в ночь перед битвой и остался ею очень доволен. Он не поленился одно за другим обзвонить каждое управление, и везде заранее назначенные им люди были на месте и в полной готовности. Такой связи не было и в Кремле - лишнее свидетельство надежд, которые возлагались на его операцию. Вдобавок решением секретариата ЦК все власти в стране, от министерств и обкомов партии до того же НКВД, получили специальный приказ выполнять любые спиринские распоряжения немедленно и не обсуждая.

Холм Спирин выбрал не из-за нужд связи: отсюда, несмотря на малую высоту, были прекрасно видны даже окраины Ходынского поля. До революции, когда на Ходынке располагалось артиллерийское стрельбище, именно тут дежурили офицеры, оценивающие точность и кучность батарейных залпов. Метрах в пятидесяти от холма, еще дальше на запад, в сторону слободы Сокол, где до революции квартировали многие семейные офицеры, протекала речка Таракановка, речка громко сказано, скорее, ручей метров в восемь шириной. Сейчас, летом, она обмелела, и вброд вода была не выше колена. По обеим ее берегам, почти у самой воды Спирин приказал поставить по нескольку больших армейских палаток прямо друг против друга, с правой стороны - для войска Феогноста, на левой - для Колиного. Вообще-то палаток, продовольствия, прочих припасов было заготовлено море; фактически все окружающие Москву военные склады были отревизованы Спириным и готовы при недостаче немедля привезти на Ходынку необходимое, но пока Спирин не спешил. Он понимал, что на раскачку понадобится не один день, форсировать подвоз нужды нет.

И рекой он разделил Колю с Феогностом тоже намеренно: поначалу неизбежно множество мелких и ничего не значащих конфликтов, на которые сдуру может быть растрачен запал. А тут два войска отделены плохонькой, но границей, и перейти ее, как Цезарю Рубикон, надо решиться. Здесь он был прав: братья, не видевшиеся двадцать лет, так друг друга раздражали, что договориться не могли ни о чем. Он вмешивался, но часто без большого толка. Ему, например, казалось, что в подробнейшем меморандуме об условиях поединка, который он направил Феогносту (его и в самом деле составляли зэки - десяток лучших в России специалистов по средневековому праву), учтено все, но выяснилось - нет, и теперь, буквально сводя Спирина с ума, с утра до вечера шли споры, почти каждый раз ничтожные, но Феогност с Колей по очереди вдруг заявляли, что это главное, что если проблема не будет незамедлительно решена, причем, конечно, в его пользу, выходить на бой он категорически отказывается. Спирин снова звал своих консультантов и снова утрясал, согласовывал.