Воскрешение на Патриарших

Я вдруг вспомнил, что там была детская поликлиника. Моя. Точно. А за углом детский сад. Один из трех, куда я ходил. Я запомнил его из-за одного просто выдающегося ребячьего чуда. В крошечном дворике, где мы гуляли, с одной стороны была ровная улица, с другой мы оказывались на высоте нескольких метров. Этот слом перспективы потрясал мое воображение. Я постоянно ходил туда-сюда, сравнивая, что там и что здесь.

Почему это было, я не помню. Да и было ли так на самом деле, кто знает. А может, я это все выдумал позже. Взрослея, мы часто хватаемся за обрывок детских воспоминаний и дорисовываем картинку уже из взрослой фантазии. Этого не избежать. Так, что было там, тогда, в этом дворе детского сада, уже не узнать. Даже если находишься рядом.

Не пойду же я сейчас смотреть и проверять. А то вдруг окажется, что там и нет-то ничего, пустота и помойка с запахом старой кошки. Лучше и не соваться. Хватит мне Мундельсона в моей квартире. Тем более, в такой чудесный день.

Мы прошли проулком мимо бетонной коробки Дома Политпросвещения и через подворотню вышли к Большому Головину переулку. До цели оставался небольшой подъем в горку.

Вдоль улицы лежал шланг, одним концом заткнутый в решетку стока воды. К другому концу был присобачен насос. Который мерным вздрагиванием качал воду из другого стока воды, метрах в трех. Я вдруг вспомнил, что, проходя года два назад, там, в своей жизни, далеко в две тысячи каком-то, я видел этот насос так же бездарно качающим воду из одной дырки с решеткой в другую!

Уже нет той Москвы, этой пивной, страны нет, строй другой, нет этого палисадника с бревнами напротив, где мы частенько распивали благородный портвешок, все пространство заполнено так называемыми «элитными» домами с охраной и шлагбаумами, а насос есть! Есть! Может, он перемещается вслед за мной по времени? Преследует меня? Фантом качалки? Показать мне что? Мировую гармонию? Что все проходит? Или наоборот, что ничего не проходит? Или что дебилы, поставившие его в 79-м, пережили ледниковый период торжества демократии и отлично себя ощущают и при новой власти?!

Дядя Миша радостно замахал рукой такому же, как и он, субъекту в живописно грязной брезентовой ветровке, только волосатому, спускающемуся навстречу нам по переулку, только со стороны Сретенки.

– Коля!

Коля заметил нас и, кивнув головой, сделал рукой движение, типа, стойте, где стоите.

– Башляем? – строго, без «здрасьте» подошел Коля.

– Могу дать пятерку, – кивнул головой я.

– И я трояк могу, – полез в карман дядя Миша.

– Отлично, – подытожил Коля. – У меня тоже два рубля есть. А на пиво наскребем потом?

Я кивнул головой. Коля, собрав деньги, потопал по Трубной улице в овощной магазин. Да, я помню, тогда мы его называли «Морковкой». Там тоже можно было купить до одиннадцати, до официального открытия винных. Да везде можно было купить. Было бы желание.

Мы уже входили в пивную. В загоне под крышей, этаком летнем саду, народа было немного. В дальнем углу, справа, у светло-коричневой стенки примыкающего здания стояли еще два дяди Мишиных собрата. Соответственно, в униформе – брезентовой робе, извозюканной красками. Напротив них, в левом углу, стояла группка сумрачных татар. В моей молодости район Трубной и Сретенки всегда был переполнен татарами. Их было много. Семьи. Потомственные дворники. Еще с незапамятных времен. Они всегда, даже в пивной, держались вместе. Вместе пили, вместе работали и дрались исключительно между собой.

Мы подошли к своим. Поздоровались. Один, сильно волосатый, уже стоял с опущенными в асфальт глазами и ничего не говорил. Даже не пытался.

– Кольку видели? – спросил второй из этой пары, худощавый пожилой еврей, похожий на утконоса-боксера.

– Привет, Марк. Вложились, восемь рублей выдали.

Марк протянул руку к портфелю, скособочившемуся на полке, окружавшей по периметру все заведение, на уровне плеча. Или носа Марка. Портфель был отвратительного поносного цвета, надо сильно постараться, чтобы отыскать настолько гадкий цвет. В руках у Марка появился потускневший стакан и ноль восьмая бомба «Белого крепкого». Он нацедил три четверти стакана, посмотрел по сторонам и протянул мне. Я подумал и выпил.

Дядя Миша протянул руку за поставленным на полку стаканом.

– А тебе не дам, – спокойно и твердо сказал Марк. – Ты вчера Модильяни обосрал.

– Я и сейчас скажу, что это дичь ди-чай-шая! И фуфловая притом! – Было видно, что дядю Мишу расстроила такая постановка вопроса с наливанием.

– Да как ты… сморкота… имеешь право так говорить! Ты! Дальше павильона «Птицеводства»…

– Да я в своем деле собаку съел!

– Ты ее не съел! Ты ее выпил!

– А пошел ты! Сейчас Колька принесет, и хрен тебе дам! Модильяни! Да раскрутили фуфельщика такие же халтурщики типа тебя!

– Это я-то халтурщик, болонка ты малограмотная?

– Да мне однохерственно, что ты там бормочешь!

– Вот-вот! Все вы такие, а на Модильяни тявкаешь! Сказал бы по-человечески, культурно – монопенисуально! А то однохерственно! Привык в портянку сморкаться!