Воскрешение на Патриарших

Я постепенно отключался, засыпал. Вдруг в голове скользнула тень. А что, если… а что, если мне этой самой встречей с дядей Мишей и его бреднями о Воскресении на Патриарших дали понять, что я умер? Умер! Совсем. Я резко приподнялся. Ленка мгновенно проснулась и испуганно посмотрела на меня.

– Что случилось?

– Ничего. Просто приснилось.

– А… А я испугалась, что ты уходишь.

– Нет, нет. Я здесь. Спи.

Она послушно закрыла глаза. Я некоторое время лежал и думал. Да нет. Не умер я. Вот же Ленка рядом, живая. Хотя… Нет. Ведь если бы чепухистика дяди Миши была бы правдой, то там, на Патриках, рядом с нами должен был быть Лев Толстой с коньками! А его не было. Вроде. На этом лирическо-бредовом парадоксе я заснул.

Восьмая глава

Игорь шел от Тверской улицы вниз по Мамоновскому переулку. Уже три дня в Москве стояла довольно жаркая для мая погода. Хотя до начала календарного лета оставалось еще десять дней. Небо красиво шевелило редкими облаками. Ветер прятался в подворотнях и лишь иногда выдавал себя по чуть шевельнувшемуся флагу Абхазского посольства. За решеткой палисадника вытянутые вверх и вбок обрубки деревьев выглядели так, словно были задуманы и созданы дорогим дизайнером, а не спилены впопыхах раздолбаями из местного ЖЭКа.

Переулок резко стекал вглубь квартала, и Игорь иногда спотыкался. Напротив бывшего Театра юного зрителя стояло несколько торговцев, разложивших на ящиках товар – лупы и увеличительные стекла. Их было много – двадцать, тридцать разнокалиберных глаз, переливающихся на солнце. Игорь успел изумиться – при чем здесь лупы, но горка его уже несла вниз, к Трехпрудному переулку. Внизу он обернулся.

«Надо было хоть узнать, сколько стоит! Вдруг дешево. Тогда у меня бы была лупа, настоящая, на длинной ручке и в тяжелой оправе. Как у Паганеля! Или как у доктора Гаспара Арнери! Правда, что в нее смотреть?! А все-таки не такие дураки эти уличные торговцы, если бы ноги не проскочили мимо, я бы, пожалуй, купил…

Лупы-липы, липы-лупы… Может, это и все, что останется у меня в сознании в последний миг», – мелькнуло в голове, но Игорь уже свернул налево, и переулок с огромными чурками лип и странными людьми, продающими лупы, исчез из его жизни.

Запиликал мобильник. Николаша.

– Ну что тебе, привет, – Игорь терпеть не мог говорить на ходу.

– Я понял, как смогу зарабатывать, когда моих инопланетян с прокладками перестанут покупать! – по радостному тону Николаши было ясно, что он опять успешно похмелился.

– Ну и?

– Открою лавочку «Водка по телефону», буду составлять компанию выпивающим! В одиночку-то многим в лом пить! По себе знаю. Представляешь мой голос: «Я достаю из морозилки запотевшую „Кубанскую“… Ме-е-е-едленно отворачиваю крышечку… Она жалобно говорит „хрум“ в моих сильных пальцах…» Как идея?

– Гениально! Совет. Уходи сразу в скайп. Знаешь, там молодые шлюшки пиписьки показывают, рублей по триста за десять минут, а если запихивают туда чего, то и больше. И ты давай!

– Запихивать? – голос Николаши растерянно замолчал.

– Ага. Мозг в голову!

– Да ну тебя. Такая идея… Потом позвоню.

Игорь шагал дальше. Людей в переулке не было.

Сказочные тени, отбрасываемые огромным домом с флюгерами и башенками, казалось, ожидали своего Кота в Сапогах. Серая кошка, затаившаяся на клумбе, видимо, ждала его же.

«Какая страшная история… У Мити, у Андрюхи Носовского, да и у жены. Его жены. Их жены. Так же получается. И ведь выходит, никто не виноват! Все же любили друг друга. Или виноваты все? И почему Митя сказал, что женщины не любят, когда в них видят людей? Нет, здесь что-то не то», – Игорь миновал массивный дом-замок.

Слева белел четырехэтажный особнячок. Он любил этот островок Москвы в четырехугольнике между Тверской, Тверским бульваром, Поварской и Садовым кольцом. Несмотря ни на что, эта часть Москвы выстояла. И не превратилась в колоннаду слепых стеклянных офисов, как на Лесной, или в вереницу пустынных и стерильных моргов-бутиков когда-то так любимого им Столешникова.

А все оттого, что район остался жилой. Живой. Там жили люди. В окнах стояли цветы и беззвучно шелестели занавески. Туда-сюда шныряли дети, везде с целеустремленной бесцельностью шествовала особая каста людей – московские старушки. Игорь всегда вспоминал свою бабушку, Марию Васильевну, которой было не лень ежедневно идти километра полтора до Елисеевского магазина и покупать себе пятьдесят граммов сыра. И возмущенно возвращаться без покупки, если вдруг сыр казался ей несвежим.

«Здесь? Нет, не здесь, это было правее, по переулкам правее», – оглянулся Игорь. Он вспомнил, как в этих закоулках старой Козихи еще в начале 80-х старики иногда летними вечерами несуетно выносили стулья на улицу, прямо на тротуар, садились и просто смотрели на пустынную улицу.