Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества

Теперь о самом сооружении. Поскольку после раскопок Хвойки оно осталось недатированным, а зарубежные исследователи, занимавшиеся критикой источников по славянскому язычеству, вообще выражали сомнение в культовом характере памятника (Palm 1937: 143), в 1937 г. Ф. Н. Молчановский провел дополнительные раскопки, на сей раз профессионально. Раскопки показали, что под вымосткой залегал слой глины, а под ней — грунт с лепной керамикой и глиняным пряслицем (Каргер 1958: 5-12). Вещи, кажется, утрачены во время войны. С. Р. Килиевич (1982: 34—35) о них пишет, что они в сохранившемся дневнике не описаны, а Боровский (1982: 39-44) датирует их (по наитию?) VI-VII веками. Но Каргер, который их видел, не сомневался, что они относятся к VIII—IX вв., т. е. это была керамика роменско-боршевская (если бы керамика была более ранней — корчакской, постзарубинецкой или зарубинецкой, Каргер бы ее отличил от знакомой ему роменско-боршевской, хотя тогда корчакскую керамику Каргер еще не знал). Памятник не может быть древнее этой даты, а позже ее — вполне может быть. Насколько позже — неизвестно.

Более того, раскопки 1937 г., показали, что хрестоматийный рисунок-реконструкция Хвойки отражает скорее романтические представления автора, нежели действительность, Но именно этот рисунок фигурирует в трудах всех украинских археологов, пишущих о капище, и в труде Рыбакова, а фотоснимок 1937 г. в них отсутствует. Он приведен только в книге Каргера, а недавно весь фотоиллюстративный материал воспроизведен в статьях Р. С. Орлова (1991; 1998). Оказалось, что вымостка вовсе не круглая, а под- прямоугольная, выступы же совсем небольшие, в один-два ряда камней. Репортер, описывавший вымостку еще в 1908 г., в газете «Киевская мысль», тоже сообщал о кладке «квадратной формы», а выступов не увидел вовсе (Боровский 1982: 41). Ниже вымостки на 0,9 м оказалась не замеченная Хвойкой печь с остатками золы и находками костей. Словом, это не священное место, а давний бытовой участок поселения. Молчановский пришел к резонному выводу, что вымостка не имела культового характера.

С этим скепсисом, который был поддержан только X. Ловмяньским (Lowmiacski 1986: 155), Г. В. Вернадским (1996: 279) и мною (1995; 1998а), не согласны почти все авторы трудов о древнем Киеве — от Картера до Рыбакова. Но что они могут привести в пользу гипотезы о культовом характере теперь? Центральное положение вымостки в первоначальном городище и ориентировку по странам света (магическую «защищенность с четырех сторон», по Рыбакову)? И все? Маловато. Рыбаков считает, что отверстия в камнях, обнаруживаемые «иногда», предназначены для стока крови и характеризуют вымостку как жертвенник. Но неизвестно, что это были за отверстия и куда они вели (из центра ли вымостки? вниз?) — они не описаны.

Что можно сказать о функции «загадочного сооружения»? Был ли то фундамент какого-то здания — терема правителя? храмика? башни? Или площадка для каких-то действий — например, для культовых пиров или жертвоприношений, для советов или просто ток? Для постамента вымостка слишком широка.

Р. С. Орлов (1998) считает печь около западного выступа доказательством культового характера памятника. Он характеризует ее как ритуальную хлебную печь, которая в отличие же от обычных хлебных печей имела нишеобразную форму, а хлеб был святым для славян. Но о такой специализации у славян ритуальных хлебных печей ни письменных, ни этнографических сведений нет. В заполнении печи найдены кости, а ее расположение почти на метр ниже вымостки под самым ее выступом, если их объединить в один комплекс (о чем нет археологических данных), создает несуразную картину печи, работающей под самым краем священного постамента.

Что же стояло на вымостке? Орлов рядом очень остроумных рассуждений подводит к мысли, что на вымостке была установлена медная квадрига, вывезенная Владимиром из взятого Корсуня (Херсонеса), а это должно было восприниматься князем и его окружением в духе культа солнечного божества, соединенного с культом князя «Красного Солнышка». Вывоз «4 кони медяны» вместе с «две капища» (двумя статуями) и установка их «за святой Богородицею», то есть за Десятинной церковью, известны по летописи. Но об установке всех этих идолов на данной вымостке не говорится решительно ничего — нет ни малейших следов от них. В реконструкции Орлова под квадригой вымостка идеально прямоугольная, не учтены и не показаны выступы. Если вымостка была сделана для квадриги, то чему должны были служить эти выступы?