Воскрешение: Роман

– В этом вы как раз ошибаетесь. Но даже если бы это было так, неужели вам кажется, что ради этого можно было сжигать напалмом сотни тысяч живых людей? Детей, женщин. И это ведь не какая-то единичная история. Я старый человек и вполне готов допустить, что чудеса в истории возможны. Но когда регулярно происходят военные перевороты, правительства расстреливают, а на следующий день победивших генералов признают законными президентами, это кажется мне не чудом, а сложившейся системой. Вероятно, эти документы мы тоже когда-нибудь увидим. По крайней мере, вы увидите. Я, наверное, все же не доживу.

– Ну что вы, в самом деле, – снова возразил Лева, – то про косоглазых, то про Африку. Вы же хорошо понимаете, что история – это Европа и Америка. А грехи… Мало ли что там было у африканских обезьян. А вот большевизм и сталинизм – это наше, наша вина, наше злодейство, нам за них и каяться. Возможно, веками. А с нацизмом пусть немцы разбираются. Да они, кажется, и разобрались.

На этот раз дед скорее вздохнул, тяжело, горько, почти измученно.

– К сожалению, нацизм – это наша трагедия даже в большей степени, чем немецкая. И по абсолютным, и по относительным цифрам.

– И в войне мы, значит, неповинны?

Лева выбрал не лучший ход; тема войны деда задевала, и Митя об этом знал.

– Лева, война началась не в середине сентября тридцать девятого года, когда советская армия вторглась в уже побежденную Польшу, как ваши единомышленники теперь почему-то начали утверждать, и даже не с секретных протоколов, которые, вероятно, действительно существовали, а на полтора года раньше, с вторжения нацистов в Австрию и последующего захвата Чехословакии. Ни к тому ни к другому Советский Союз отношения не имел.

Дед остановился, замолчал, отхлебнул глоток чаю.

– Мы же стараемся быть честными людьми, правда, Лева? – продолжил он уже гораздо медленнее и спокойнее. – Так что даже в пылу спора и разногласий нам все же следует стараться придерживаться фактов.

– Да ладно с ней, с войной, – ответил Лева, – с тех пор уже сорок лет прошло. Больше всей моей жизни. А посмотрите, как мы живем и как живут американцы. Вы же смотрите фильмы? У них там у каждого дом. У людей с профессией дом так еще и трехэтажный. А у вас в Ленинграде, как мне сказали, полно нерасселенных коммуналок. В Москве хотя бы почти все коммуналки расселили. Вот вам наглядный пример эффективности социализма.

Было видно, что дед то втягивается в спор, то теряет к нему интерес, но инстинкт преподавателя старой школы заставляет его пытаться объяснить Леве то, что ему самому казалось очень важным.

– Я попробую ответить, – наконец сказал дед.

– Неужели ты будешь спорить даже с этим, – неожиданно не выдержала мама; Митя был так увлечен этим странным спором, что почти забыл, что она тоже здесь. – Неужели ты не видишь всеобщего застоя, экономической бездарности, коррупции и воровства? Ты правда собираешься спорить с очевидным?

Как это ни странно, дед почти не обратил на нее внимания.

– Во-первых, если не считать попыток догнать и перегнать Америку, еще старым марксистам было понятно, что система, поставившая своей главной целью бесконечное увеличение производства, в этом смысле будет эффективнее, чем та, которая своими целями считает совсем иные задачи. И будет проигрывать. Поэтому, кстати, многие из них и считали одновременную мировую революцию единственно возможным вариантом. Другое дело, так ли уж необходим этот поток товаров.

– Это когда тебе не нужно стоять в очереди за колбасой, – парировала Ира.

– Ирочка, я тоже стою в очередях, – сказала бабушка.

– В стол заказов Академии наук, – ответила мама резко и язвительно. – А мне, чтобы купить пару сапог из нормальной страны, а не производства фирмы «Скороход» имени вашего победившего социализма, приходится отстаивать очереди, как в столовую для бедных. Только что номера на ладонях не пишу.

– Во-вторых, – все так же спокойно продолжил дед, – вы как-то забываете, что мы уже сорок лет находимся в состоянии войны. И заметьте, не с одной страной, а в одиночку с пятью самыми сильными экономическими державами мира.

– И что? – спросил Лева.

– В Первую мировую Германия, с ее мощной и динамично развивающейся экономикой, попыталась воевать против почти всего мира, хоть и имея союзников, даже неплохих. Так вот, этой экономики мира хватило на четыре года войны, после чего она просто кончилась. А ненавидимый вами социализм еще вполне себе держится, хотя и не всегда удачно. В этом вы правы. И в-третьих, я еще помню страну, половина которой была разрушена до основания. Вы как-то совсем забыли, насколько в ином мире вы теперь живете. Так что никакого застоя нет. Это вы его придумали. Для нас, историков, сорок лет меньше одной недели для человеческой жизни.

– И что же тогда сейчас, если не эта застойная мерзость с невнятными потугами на реформы? – хмыкнула Ира.

– История, – ответил дед. – И история в масштабах едва ли не эпических.

– Натан Семенович, – твердо сказал Лева, – наша история только начинается.

« 10 »