Воскресное утро

Уходили мы по гальке от тепла воды.
Было жалко, было жалко, смыл прибой следы!
И за далью белой стужа где-то, где-то там,
За стеклом морозных кружев, будет сниться нам.

Теперь в жар его бросило всего. Он остро чувствовал ее тело. И его тело приходило от этого в неистовство. Ему было стыдно, его моральное «Я» вопило: «Это нехорошо! Это неправильно!» Он старался отодвинуться от Лены, но плотское «Я» наслаждалось моментом и спрашивало: «Почему нельзя? Я ее люблю, и, кажется, она отвечает мне взаимностью. Разве любить это плохо?» А Лену его терзания, похоже, не тревожили, она вздохнула и еще плотней прижалась к нему. И мораль сдалась под неукротимым натиском плоти.

Летний вечер, летний вечер,
Летний вечер будет сниться нам.
Летний вечер темный-темный не скрывал от нас
Огоньки приморских комнат и любимых глаз.
Не скрывал он мысли наши, чувства не скрывал,
Отчего он стал вчерашним и далеким стал?
Почему он нам с тобою не оставил слов,
Только тихий шум прибоя, шорохи шагов.
Он за далью белой стужи где-то, где-то там,
За стеклом морозных кружев, будет сниться нам.
Летний вечер, летний вечер,
Летний вечер будет сниться нам[23]

.

Егоров в этот момент думал о том, что, наверно, счастливей вечера у него уже никогда больше не будет. Ну, по крайней мере, не было точно. И, бережно держа ее в руках, он боялся спугнуть эти минуты счастья. Как и все молодые – он не верил, что его могут убить. Это могло произойти с кем угодно, но только не с ним. Он обязательно сможет выкрутиться. И вернуться. К ней. Обязательно! Он так решил в эти мгновения.

По просьбе именинницы сразу же заиграла следующая медленная композиция уже на английском языке.

– «Дом восходящего солнца», – прошептала Лена, и они продолжили совместное погружение в наслаждение.

В стороне, скрытые темнотой, стояли и смотрели на молодежь оба замполита полков и проверяющий из политотдела Воздушной армии. Они тоже поздравляли именинницу. Хотя проверяющему категорически не нравилось происходящее. Причем буквально всё. И короткие юбки официанток, иногда заменяемые штанами со странным названием «джинсы». И вот эти вот примитивные танцы, и иностранная музыка, и вообще, как он считал, эти легкомысленные девицы разлагающе действовали на сталинских соколов. Да еще форма с погонами раздражала его так, что он едва сдерживался. А тут слухи стали до него доходить, что холостые летчики реактивных МиГов стали пропадать у палаток официанток 161-го полка. Да и не только холостые. Произошел как бы обмен между полками женским составом. Все это давало повод сомневаться в верности социалистическим идеалам и коммунистической морали. Поэтому даже наличие и соответствие планов политической подготовки, проведение политзанятий и политинформаций с личным составом всех подразделений, ведущихся в полках, не успокаивали его. Все это он высказал обоим замполитам полков. И если замполит 161-го полка отмолчался, то подполковник Киян ответил в том ключе, что главным показателем политической зрелости личного состава является исполнение воинского долга. А вот как раз с этим у летчиков этих двух полков было все нормально – эти два полка были лучшими во всей 1-й Воздушной армии. Кроме того, он напомнил проверяющему об особом статусе всего их корпуса, который всего лишь придан их армии и является корпусом РГК. А что касается странностей, как-то: их формы, одежды, музыки и так далее – то с этим вопросом лучше всего обратиться напрямую к товарищу Сталину. Потому как именно он как Верховный Главнокомандующий определяет им задачи. Проверяющий, решив про себя, что завтра же напишет докладную на имя начальника ГлавПура, скрипнул зубами и, не попрощавшись, ушел.

– Зря ты так! – сказал замполит 161-го полка. – Отмолчался бы и все. Он злопамятный. Я его знаю. Будет кляузы писать.

– Пусть пишет. Не там он ищет врагов, – ответил Киян.

2 июля 1941 года.

Берлин. Рейхсканцелярия

Сегодня Гитлер принимал Канариса и Гейдриха. К каждому из них у него были вопросы. В том числе заданные им еще до войны с СССР. И сегодня он надеялся получить на эти вопросы ответы.

Кивнув на приветствие вошедших, он молча и вопросительно смотрел на них, переводя взгляд с одного на другого.

Начальник Абвера адмирал Канарис вынул из папки и положил на стол пачку фотографий.

– Что это? – обратился фюрер к адмиралу.

– Мой фюрер! Это снимки тех русских самолетов, которые нанесли поражение люфтваффе в Белоруссии.