Воскреснуть и любить

Пока Кэрол варила какао, Энтони пытался укрепить елку — отнюдь не маленькую — в крестовине.

Все было новое: и подставка, и лампочки, и две коробки игрушек в придачу. Как ни странно, нравилось им одно и то же. В душе она соглашалась, что во всем касавшемся Рождества вкусы у нее были консервативные. Лампочки были в виде старомодных шишечек, а сделанные из цветного стекла игрушки представляли собой копии фигурок, знакомых с детства. Она даже пообещала вырезать из бумаги дюжину снежинок.

Эта елка пришлась бы по вкусу детям, приходившим в воскресную школу. Кэрол хотела на следующем занятии попросить их помочь наряжать зеленую красавицу. Можно было купить цветную фольгу и разрезать ее на полоски. Дети сделали бы из них гирлянды, развесили на елке и почувствовали бы, что она принадлежит и им тоже.

Мысль о ловких детских пальчиках и невинных лицах, горящих восторгом, наполнила ее сладкой болью. Она скучала по племянницам, хотя и была несказанно счастлива, что Агата сбежала от мужа и начала новую жизнь. Кэрол теперь точно знала, что сестра с помощью матери нашла в Денвере работу, устроившись секретарем в торговую фирму. Она с девочками сняла маленький домик в нескольких милях от прекрасных зеленых гор, и, когда говорила по телефону, ее голос с каждым разом становился все веселее.

До отъезда девочек Кэрол и не понимала, как много они для нее значат. Ждать своих детей ей не приходилось. Ее собственная дочка лежала в крошечной могиле на местном кладбище, а вместе с ней было похоронено желание родить другого ребенка. Она посвятила себя помощи всем детям Кейвтауна, а сделав это, перестала думать о своих.

Но сейчас это желание пробилось наружу. Возможно, из-за отъезда племянниц. Возможно, из-за пустующей комнаты для грудничков и начинающих ходить младенцев, в которую она заходила каждый день. Возможно, из-за мысли о маленьких, чистеньких обитателях Изумрудной долины, каждое утро приезжающих в школу.

Возможно, из-за любви к Энтони.

Последняя мысль причинила ей боль. Жалость к мужу была такой сильной, что заставила ее бросить готовку и невидящим взором уставиться в открытый холодильник.

Она любила Энтони. Любовь эта вспыхнула не внезапно, но медленно, исподволь прокралась в сердце сквозь трещины и бреши в окружавшей его стене, пока в одно прекрасное утро ей не пришлось признать, что сердцу не прикажешь. Желание было лишь одной из составных частей этой любви. Другой составной было сочувствие его борьбе, его надеждам и мечтам. Третьей — уважение, четвертой — сострадание к тому, что ему довелось пережить. Но любовь была чем-то большим, чем сумма всех составных.

Любовь к этому человеку заставляла Кэрол стремиться понять причину его мужской несостоятельности и победить ее.

— Хочешь закрыть холодильник силой своего взгляда?

Она испуганно обернулась и увидела стоявшего в дверях Энтони.

— Какао готово, — сказала она. — Я просто… замечталась.

— Елка стоит. Твоя маленькая, пушистая, незаметная елочка скребет потолок.

— Умница. — Кэрол подошла к буфету, достала кружки для какао, наполнила их, добавив по зернышку кардамона, обернулась и подала ему чашку. — Давай пить какао, сидя у камина.

— У нас же нет камина, — возразил Энтони, вопрошающе глядя на жену.

— Сделаем вид, что есть.

— Это такая игра?

— Она позволила мне пережить трудные времена. Меня научила мать. Было одно Рождество… — Кэрол умолкла, засомневавшись, что он захочет слушать рассказы о ее детстве.

— Продолжай. — Он шагнул в сторону гостиной.

Супруга последовала за ним и поставила свою чашку на кофейный столик. Энтони следил за ней. Фантазерка схватила диванную подушку и швырнула ее в стену.

— Пожалуй, одного полена будет мало, — с грустной улыбкой вздохнула она. — Будь добр, подбрось еще дров. А потом садись рядом.

— А где у нас дрова? — понимающе подхватил муж.

Она пожала плечами.

— Там, где ты сложил поленницу.

Энтони покачал головой, но уступил и сделал вид, будто что-то поднял с полу. Кэрол не спускала с него глаз. Он наклонился и подбросил в «камин» воображаемую вязанку хвороста.

— Теперь хорошо? — спросил он.

— Замечательно. — Она похлопала по дивану.

— Пожалуй, надо помешать. Подай-ка мне кочергу и мехи.

Женщина откинулась на спинку дивана и довольно улыбнулась.

— Они рядом с тобой.

— Уже подсунула?

Энтони сделал вид, будто поправляет дрова, а затем раздувает огонь мехами. Наконец он сел рядом и удовлетворенно крякнул.

— Теперь тепло?

— Спасибо, чудесно. Никто не умеет разводить огонь лучше тебя, дорогой!

— А лучше тебя никто не умеет радоваться этому огню. Так расскажи мне про то Рождество.

— Вкус у матери был чудовищный. Можешь себе представить, я боялась, что Агата пойдет в нее. Не все любовники матери были такими буянами, как Пол, но зато все были с крупными изъянами. Однажды в декабре, когда мне было одиннадцать лет, ее очередной дружок украл все, что не было прибито к полу, снял деньги с крошечного счета и уехал в ее машине. За нее еще не было выплачено, она была не застрахована, а дружка так и не поймали.

Она сделала глоток какао.

— Ты можешь рассказать что-нибудь подобное?