Воскресные охотники

— Да, хочется на тухлую говядину половить, — отвчалъ тотъ. — Подемъ къ сваямъ. Тамъ около свай ихъ множество.

— Нтъ, ужъ отъ раковъ увольте… На какую угодно рыбу можно меня сманить, а на рака нтъ.

— А что?

— Не люблю я этого звря.

— Отчего?

— Да оттого, что онъ не показанный.

— То есть какъ это не показанный?

— Очень просто. Нешто онъ показанъ, чтобы его сть?

— Да вдь много чего не показано.

— А что не показано, того и сть не надо. Вотъ рыба показана, а ракъ проклятый.

— Кто-же это теб сказалъ?

— Старые люди говорятъ. Да и помимо того нешто не видать, что онъ проклятый?

— Ну, а какая же примта? Въ чемъ-же это видть-то?

— Да вдь онъ задомъ пятится. Всякая животная тварь, хоть какая тамъ ни будь она мелкопитающаяся, впередъ ползетъ, плаваетъ или ходитъ, а ракъ — назадъ.

— Ну, это еще ничего не доказываетъ.

— Нтъ, доказываетъ. Ракъ проклятъ, зачмъ онъ мертваго человка жретъ. Вы посмотрите-ка, когда на рк мертвое тло объявится — такъ на немъ раки и сидятъ, впившись. Сидятъ, впившись, и жрутъ его.

— Такъ что-жъ изъ этого? Этимъ, стало быть, раки даже пользу приносятъ. Они уничтожаютъ заразу. Вдь трупъ-то заразу распространяетъ, заражаетъ воду.

Миней посмотрлъ на молодого человка и покачалъ головой.

— Такъ разсуждать нельзя. Тло по закону должно быть земл предано. Земля — и въ землю идеши, а ежели ракъ мертвое тло състъ, то что-же земл-то предать?

— Въ земл тло черви съдятъ. Не все-ли равно, что ракъ, что черви?

— Да вдь и червь проклятый и онъ изъ-за этого пресмыкается.

— Вороны также склевываютъ мертвыя тла.

— И воронъ проклятый за это самое. Ему за все это приказано каркать и несчастіе накликать. Гд воронъ пролетитъ да каркнетъ — тамъ ужъ добра не жди. Всегда передъ несчастіемъ.

— Волки мертвое тло растаскиваютъ.

— Тоже проклятый. Изъ-за этого волкъ и воетъ, изъ-за этого самаго и приказано ему выть. У него другого и голосу нтъ, не дано ему.

— Гіена, шакалъ. Да мало-ли зврей есть, которые мертвыя тла дятъ.

— Ну, этихъ зврей я не знаю, не слыхалъ про нихъ, а что ракъ, воронъ и волкъ — это намъ доподлинно извстно, что они проклятые.

— А между тмъ ракъ вкусная пища.

— Да вдь мало-ли что сть вкусно, а только онъ не показанъ. Нашъ нмецъ на завод вонъ воробьевъ стрляетъ да стъ, а нешто они показаны?

— А воробьи отчего не показаны?

— Да не показаны. Тоже за какія-нибудь провинности не показаны. Птицу только ту можно сть, у которой ноги не связаны.

— А у воробья разв связаны?

— Конечно-же связаны. Кабы он не были связаны, то онъ ходилъ-бы, а то онъ прыгаетъ. Вотъ курицу сть показано — она ходитъ, тетерева показано — тоже ходитъ. Вс показанныя птицы ходятъ.

— Невидимыми нитками, стало быть, ноги у воробья связаны? — спросилъ молодой человкъ.

Миней посмотрлъ на него и отвернулся.

— Я, баринъ, такъ не люблю разговаривать, — отвчалъ онъ. — Зачмъ такъ говорить? Я съ вами по душ, а вы въ насмшку.

— И лягушка стало быть оттого не показана въ пищу, что она прыгаетъ? — допытывался молодой человкъ.

Миней не отвчалъ. Онъ вытащилъ удочку, поправилъ червяка и опять закинулъ ее.

— Чего-жъ ты сердишься-то? — сказалъ ему молодой человкъ.

— Ахъ, оставьте, пожалуйста. Кто не вритъ — съ тмъ нечего и разговаривать.

— Приссть разв мн тутъ съ тобой да поудить рыбу?

— Ваша воля. Я не хозяинъ вашъ.

Молодой человкъ сталъ отвязывать отъ плота лодку. Положивъ въ нее сти и ведро, онъ взялся за веслы.

— Прощай, сердитый, — проговорилъ онъ Минею.

Миней молчалъ.

Раздался всплескъ веселъ, и молодой человкъ началъ подниматься вверхъ по рк.

VI.

Яркимъ пурпуровымъ свтомъ солнце сдлало послдній отблескъ и розовой вечерней зарей стало опускаться за ркой, за деревьями и избушками. Повяло прохладой. Медленно стали спускаться срыя сумерки. Надъ ркой показался паръ. По небу ходили то тамъ, то сямъ легкія перистыя облачки. На дальнемъ горизонт играла уже одинокая звздочка. Вотъ къ ней для компаніи присоединилась вторая, третья. На вод заиграла рыба. Заскриплъ дергачъ въ трав. Пронеслась быстрымъ тихимъ полетомъ птица полуночница, закрутились надъ водой летучія мыши. Гулко стало въ воздух. Старикъ Миней сидлъ подъ раскидистой ивой на скамеечк и посл дневныхъ трудовъ и ужина отдыхалъ, смотря на рку. Къ нему подошелъ молодой человкъ въ коломянковой блуз и въ студенческой фуражк съ синимъ околышкомъ и слъ около, на скамейк.

— А что бреденекъ-бы закинуть? Вишь, рыба то какъ играетъ! — сказалъ студентъ.

— Рыбешка это играетъ, а не рыба. Мелюзга… — презрительно отвчалъ Миней. — Крупная рыба теперь вся въ глубину ушла, по омуткамъ сидитъ, а здсь теперь мелко, все равно ничего не словимъ.

— А авось что-нибудь да словимъ?

— Рыбешку словимъ, а изъ-за нея не стоитъ мараться. Вода тепла. Какой теперь ловъ! И въ омуткахъ-то на удочку даже окунь не клюетъ. А ужъ окунь — дуракъ-мужикъ. Вотъ послзавтра, Богъ дастъ, Илья Пророкъ холодную стрлу въ рку пуститъ и вода начнетъ становиться холодне, такъ ловъ начнется. Посл Перваго Спаса харіусъ пойдетъ, посл Второго Спаса судакъ изъ ровненькихъ, а посл Успеньева дня и матерый судакъ покажется — вотъ тогда и половимъ. На Андріана и Наталью ряпуха пойдетъ.