Воскресный философский клуб

А кто же они, подумала она, эти особы, исполненные гордыни и высокомерия? У нее в уме составился маленький список тех, кого не мешало бы предостеречь ради их собственного блага, — настолько они были близки к тому, чтобы привлечь к себе внимание Немезиды. Этот список возглавил один известный альпинист из высшего света, обладающий поразительным хладнокровием. Лавина могла бы поколебать его самоуверенность, но так думать скверно. Ведь есть у него и хорошие черты, поэтому подобные мысли следует гнать прочь. Они недостойны редактора «Прикладной этики».

— Помузицируем до обеда, — оживленным тоном сказала Изабелла. — Что вы с собой захватили? Дайте–ка мне взглянуть.

Они перешли в музыкальную комнату — маленькое помещение в задней части дома, где стояли отреставрированный пюпитр эдвардианской эпохи и кабинетный рояль ее матери. Джейми открыл папку для нот и извлек тонкий альбом, который и протянул Изабелле для ознакомления. Просмотрев ноты, она улыбнулась. Это была именно та музыка, которую он всегда предпочитал: песни на стихи Бернса, арии из мюзиклов Гилберта и Салливана[23] и, конечно же, «О мое милое дитя».

— Как раз подходит для вашего голоса, — заметила Изабелла. — Все как обычно.

Джейми покраснел.

— У меня не очень–то получаются современные вещи, — начал он оправдываться. — Помните того Бриттена?[24] Я с ним не справился.

Изабелла сразу же принялась его разуверять:

— А мне нравятся именно эти вещи. Их гораздо легче играть, чем Бриттена.

Она снова перелистала нотный альбом и сделала свой выбор:

— «Пара сверкающих глазок»?

— Отлично, — согласился Джейми.

Изабелла заиграла вступление, и Джейми, чуть наклонив голову, чтобы было свободнее гортани, запел. Изабелла играла весьма энергично — а как же еще играть Гилберта и Салливана? — и закончила тушем, которого не было в нотах, но который обязательно бы там был, если бы Салливан потрудился его включить. Затем они перешли к Бернсу — к его «Джону Андерсону».

Джон Андерсон, подумала она. Размышление о прошедших годах и о любви, которая сохранилась и все живет. «Теперь под гору мы бредем, не разнимая рук, и в землю ляжем мы вдвоем, Джон Андерсон, мой друг!»[25] В этих строках была такая невыразимая грусть, что у нее всегда перехватывало дыхание. Это был Бернс–романтик, писавший о постоянстве, которого, несомненно, не было в его отношениях с женщинами, — да и сам он был не так уж верен. Какой лицемер! Или это не так? Что плохого в том, чтобы прославлять качества, которых нет у тебя самого? Несомненно, ничего. Люди, которые страдают от такой вещи, как акразия[26] (о которой философы знают всё и с удовольствием пространно обсуждают), все же могут проповедовать, что лучше делать то, что самим им не под силу. Можно говорить, что плохо злоупотреблять шоколадом, или вином, или чем–то еще, чем любят злоупотреблять люди, — и в то же время злоупотреблять самому. Конечно, тут важно не скрывать, что и вы сами этим грешите.

«Джон Андерсон» предназначен для женского голоса, но эту вещицу могут при желании исполнять и мужчины. И в каком–то смысле она даже более трогательна, когда поет мужчина, поскольку ее слова могут относиться и к мужской дружбе. Правда, мужчины не любят говорить — а тем более петь — о таких вещах, что всегда озадачивало Изабеллу. Женщины гораздо естественнее в дружбе и охотно признают, как много она для них значит. Мужчины совсем другие: они держат своих друзей на почтительном расстоянии и никогда открыто не выказывают свои чувства. Как скучно, наверное, быть мужчиной, какими сдержанными в эмоциональном плане они себя чувствуют — им недоступен мир сопереживания, взаимопонимания, они словно живут в пустыне. И тем не менее есть несколько исключений. Вот, например, как чудесно быть Джейми, с его замечательным лицом, на котором написано так много!.. Он похож на одного из этих юношей на полотнах флорентийского Возрождения.

— Джон Андерсон, — сказала Изабелла, взяв последний аккорд. — Я думала о вас и Джоне Андерсоне. Вашем друге Джоне Андерсоне.

— У меня его никогда не было, — возразил Джейми. — У меня никогда не было такого друга, как Джон Андерсон.

Оторвавшись от нот, Изабелла взглянула в окно. Уже начало темнеть, ветви деревьев четко вырисовывались на бледном вечернем небе.

— Никого? Даже когда вы были мальчиком? Я думала, мальчиков связывает пламенная дружба. Как у Давида и Ионафана.[27]

Джейми пожал плечами.

— У меня были друзья. Но никого, с кем дружба длилась бы годами. Никого, кому я мог бы посвятить эту песню.

— Как печально, — сказала Изабелла. — И вы об этом не сожалеете?

Джейми задумался, потом ответил:

— Наверное, сожалею. Мне бы хотелось иметь много друзей.

— У вас могло бы быть много друзей. В вашем возрасте так быстро завязывается дружба…

— У меня все иначе, — сказал Джейми. — Я просто хочу…

— Конечно. — Изабелла опустила крышку рояля и поднялась на ноги. — А теперь мы пойдем обедать, — предложила она. — Именно так мы и поступим. Но сначала…