Воскресшее племя

Растянувшись во весь рост и тщательно расправив руки, затекшие от вечного весла, и скорченную спину, Кендык спокойно и сладко уснул, как некогда засыпал на таких же островках-осередышах против поселка Коркодыма, на пятьсот километров выше по реке Шодыме на самом разымчивом развале предутреннего сна внутренний сторож, живущий в каждом живом существе и никогда не засыпающий даже в глухую полночь, донес Кендыку предупреждение о неожиданной опасности. Оно пришло в виде сновидения из привычного прошлого: дед Чобтагир опять был тут, он шаманил, бил в бубен и призывал своих духов-помощников: Сокола и Горностая и крохотного Ездока на Мышах, с погонялкой из корешка осоки, того маленького человечка, который боится лицезрения большого человека и неохотно приходит на зов даже к сильнейшему шаману. Вместе с тем этот человечек является опытным охотником на огромных лосей, которых он бьет без промаха крошечной стрелкой из тоненькой острой былинки. Даже собственный свой помет Чобтагир призывал на подмогу, и помет появлялся в виде старичка с красноватой морщинистой кожей. Все они были вот тут, под руками, под глазами. Кендык мог видеть их, мог даже руку протянуть и гладить их по трепетной спинке, как пленного зайчонка или лисенка.

Чобтагир без устали звал своих духов. Они прилетали один за другим и падали сквозь верхнее отверстие шатра, как вялые листья, и кружились над огнем. Чобтагир подставлял свой широкий бубен, они падали в бубен и шуршали и жужжали, как мухи, свивались, как черви, гудели, как мелкие пчелки, звенели, как комары.

Чобтагир тряс без устали свой бубен, духов становилось все больше и больше. Бубен был полон доверху духами, и широким движением шаман вытряхивал их в огонь, и все они сгорали, с пеплом и дымом взлетали в вышину Сгорали духи полевые, независимые, человеку непокорные, и духи враждебные, злые убийцы. Переплавившись в огне, они возвращались уже укрощенные, покорные воле шамана.

— Придите, придите, придите, — звал неумолчно Чобтагир. И каждого духа называл поочередно по имени. И они приходили на зов.

Кендык слышал это сотни раз и отвык удивляться и выкрикам деда, и его очередным прыжкам, и трюкам, и фокусам. Даже и теперь, во сне, он не стал удивляться, когда заклекотал проворный коричневый Сокол, и Лебедь закикал, поматывая долгою шеей, и зафыркал Горностай и зашикал сердито и задорно.

И тогда шаман стал призывать начальника духов — Медведя. И Кендык услышал Медведя. Он завозился в кустах, тяжко засопел и пошел по песку, поднявшись на задние лапы. Кендык слышал его все яснее и отчетливее. Медведь приближался к ночлегу лежавшего, спавшего мальчика. И вдруг, как игла, пронизала сознание догадка: острый вопрос и четкая уверенность. Это медведь совсем не из далекого шаманского действия, за полтысячи километров, попал сюда на этот мелкий остров. Это настоящий медведь, тяжко сопя, ступает по песку.

Кендык сразу очнулся и вскинулся, словно на пружинах, со своего травянистого ложа прямо к челноку. Медведь действительно подходил. Он был тут, близко. В тусклом сиянии наплывшего рассвета мальчик видел отчетливо его острое рыло, принюхивавшееся к лакомому запаху человеческой добычи: «ахм, ахм».

Он видел разинутую пасть, оскаленный клык с правой стороны, с которого стекал тонкий шнурочек слюны. У Кендыка не было ни ружья, ни лука, ни копья. Но, следуя дорожному обычаю, он сделал на всякий случай старинное копье из длинного крепкого ратовья, сведенного на нет к верхушке. В этой приостренной верхушке была укреплена тоненькая косточка, кругло отточенная заподлицо с ратовьем и колкая, как жало.

Это было оружие каменного века, но оно не уступало, пожалуй, стальному копью.

Медведь подходил. Кендык мог бы в своем челноке отплыть от берега одним быстрым движением, но сердце его загорелось негодованием и жаждой борьбы.

— Пришел ты, ага, — крикнул он запальчиво, — на, получай!

Он прыгнул вперед и изо всей силы ткнул медведя своим костяным копьем. Медведь резко рванулся, древко хрустнуло и переломилось на четверть от медвежьей груди. Медведь ринулся вперед на Кендыка, но мальчик проворней горностая или белки уже уплывал на широкую воду длинными размашистыми взгребами. Он не оборачивался, но слышал за собою, как медведь плевался кровью и в бессильной ярости хватал траву и камни с берега, траву запихивал в рану, а камни бросал вслед ускользнувшему врагу.

Много часов прилежно, без отдыха работал Кендык веслом и на новом повороте увидел еще одно новое диво. То был длинный челнок, в челноке сидел мальчик одунского вида, с таким же двуручным веслом. И на переднем пангиле (распорке) лежало копье, такое же длинное, как в челноке у самого Кендыка.

Все это было так похоже на самого Кендыка, на его двойника, отражение, тень, что мальчик невольно бросил взгляд на воду, отыскивая, есть ли другая, привычная тень. Но под Кендыком была его собственная тень, а у встречного мальчика тоже было свое отражение, распещренное рябью от гребущего весла.