Воскресшее племя

В первые годы царской войны состав этой злой администрации еще ухудшился. Самые отважные из них связались с белыми отрядами и бандами, которые попали на Север в начале двадцатых годов, грабили и убивали, расстреливали и топили местных партизан, молодежь и всякого, кто подвернется под руку. Эти потом убежали с последними белыми бандами через весь континент на восток, в Аляску и в Японию. Другие, более осторожные и хитрые, с укреплением советской власти перекрасились и остались на месте, оставаясь такими же злыми хищниками и вредителями. Потом наконец появились первые советские люди.

Глава пятнадцатая

Лукошкин был один из пионеров волны советских работников. Он имел представление о национальностях и классовых противоречиях дальнего Севера и искренно старался разобраться в этих своеобразных условиях. Он ухватился за Кендыка. Кендык ему показался одновременно выходцем из другого мира, живым звеном, которое поможет связать этот первобытный загадочный мир с растущей советской властью.

Первая встреча их была весьма характерна. Комната Лукошкина, хотя с протекающим потолком и с плесенью во всех углах, была все же рабочим кабинетом. В ней находились большие столы, заваленные бумагами, полки с газетами и даже с книгами.

Видя такое обилие слова, начерченного на бумаге, Кендык даже забыл о хозяине и жадно протянул руки, не зная, за что ухватиться. В конце концов он схватил большой газетный номер, лежавший сверху. Потом вытащил из своей берестяной тавлинки жалкие газетные клочки, служившие ему талисманами. Это были частички того же издания. Кендык развернул новый номер и ткнул пальцем в крутой заголовок: «Правда».

Общего языка у них, разумеется, не было. Кендык по-русски не знал ничего, а говорил немного по-якутски. Но в Нижнем Родымске не было уже якутов, земли которых начинались гораздо южнее, вместе с заливными лугами, дававшими место разведению скота.

Темп все же разобрал, что этот странный мальчик хочет знать значение заголовка.

— «П-р-а-в-д-а», — прочитал он громко. — Газета такая.

Старый писарь Запалов, работавший в рике впредь до замещения, на правах вольнонаемного, порылся в своей памяти и наконец отыскал якутское слово «кырдык»[33]. И Кендык понял.

— Ага, ичугей кырдык[34], — сказал он по-якутски — juwuj[35], — перевел он на свой собственный одунский язык.

— Откуда ты? — спросил Лукошкин, который разбирался в местной географии по старым печатным и писаным картам лучше, чем в отношении местных народностей.

— Одун, Шодыма, Коркодым, — ответил Кендык.

Первые два имени Лукошкин разобрал вполне, а о далеком Коркодыме он слышал рассказы полу-баснословные. Он даже не мог решить, не есть ли это одна из легенд о «незнаемых народах», которые вообще циркулируют на Севере в великом множестве. К старым московским рассказам о песьеглавцах и о зонтичноногих людях Север прибавил рассказы о людях-половинках, с одною рукою, с одною ногою, о закатных тунгусах, которые с вечера выходят из-под земли, а утром уходят назад, о людях беломедведных, которые обитают в океане, во льдах, питаются нерпою, о людях дельфиньих, которые имеют три образа и одновременно являются в океане дельфинами-касатками, рвущими на части китов, а после выходят на сушу, становятся волками, нападают на оленьи стада и тоже терзают и рвут. Далее волки уходят на юг и становятся страшными людьми-людоедами.

Коркодымских одунов легенда тоже называла людоедами, должно быть, в память о гибели полурода Балаганчиков при старой шаманке Курыни.

— Ого, Коркодым, — попробовал Темп получить разъяснение. — Люди-кушай нету?

И он выразительно закусил зубами свою собственную руку.

— Сох, сох![36] — решительно затряс головою Кендык.

Он стал гримасами и жестами объяснять свою историю. Лукошкин не понял ничего, а старый Запалов еще хуже того — понял Кендыка превратно.

Кендык в разгаре рассказа вытащил ножик и махнул им в воздухе. Он хотел показать, что его собственный дед собирался его убить в Коркодыме.

Запалов испугался и отскочил назад.

— Перестань! — крикнул он. — Должно быть, убил кого-нибудь и убежал оттуда.

Темп покачал головой и высказал догадку, более близкую к истине:

— Не его ли хотели убить?

В конце концов Кендык вернулся к теме, более занимавшей его внимание.

— Г-а-з-е-т-а, — выговорил он довольно чисто. — Давай… — прибавил он второе русское слово, знакомое на всем Севере, ибо его повторяли постоянно исправники, взимавшие ясак, и попы, взимавшие белок и лисиц за свои христианские требы.

— Давай, давай.

На этот раз туземный юноша обратился с требованием к русским пришельцам из неведомого далека.

— Давай «Правду» — кырдык — juwuj… — Мальчик, очевидно, требовал, чтобы его научили читать и понимать всю эту правду, напечатанную черными знаками на таких широких бумажных листах.

Темп не был учителем, но все-таки с газетой не стал возиться, а вытащил свежинку — букварь, который только что попал на северную тундру из далекого Ленинграда, за десять тысяч километров.