Воскресшие боги (Леонардо да Винчи)

— Не издает?

— Говорят, все левою рукою пишет, — вмешался другой сосед, — тайным письмом, так, чтобы нельзя было разобрать.

— Чтобы нельзя было разобрать? Левою рукою? — с возрастающим изумлением повторял декан. — Да это, мессеры, должно быть, что-нибудь смешное. А? Для отдыха от занятий, я так полагаю, для развлечения герцога и прекраснейших синьор?

— Может быть, и смешное. Вот посмотрим…

— Ну, то-то. Вы бы так и сказали… Конечно, люди придворные: нельзя не повеселиться. Ну, да и забавный народ эти художники — умеют потешить! Вот Буффальмако, шут, говорят, был тоже и весельчак хоть куда… Ну, послушаем, послушаем, какой такой Леонардо!

Он протер очки, чтобы лучше видеть предстоявшее зрелище.

С последней мольбой взглянул Леонардо на герцога. Тот, улыбаясь, хмурился. Графиня Чечилия грозила пальчиком.

— Пожалуй, рассердятся, — подумал художник. — Скоро надо просить о выдаче бронзы для Коня… Э, все равно, куда ни шло — расскажу им первое, что в голову взбредет, — только бы отвязаться!

С отчаянною решимостью он взошел на кафедру и оглянул ученое собрание.

— Я должен предупредить ваши милости, — начал он, заикаясь и краснея, как школьник. — Для меня неожиданно… Только по настоянию герцога… То есть, я хочу сказать… мне кажется… ну, словом — я буду говорить о раковинах.

Он стал рассказывать об окаменелых морских животных, отпечатках водорослей и кораллов, находимых в пещерах и горах, вдали от моря, — свидетелях того, как с незапамятной древности лицо земли изменялось — там, где ныне суша и горы, было дно океана. Вода, двигатель природы — ее возница, — создает и разрушает горы. Приближаясь к средине морей, берега растут, и внутренние, средиземные моря постепенно обнажают дно, оставляя лишь русло единой реки, впадающей в океан. Так По, высушив Ломбардию, впоследствии сделает то же со всей Адриатикой. Нил, превратив Средиземное море в песчаные холмы и равнины, подобные Египту и Ливии, будет впадать в океан за Гибралтаром.

— Я уверен, — заключил Леонардо, — что исследование окаменелых животных и растений, которым доныне ученые пренебрегали, даст начало новой науке о земле, об ее прошлом и будущем.

Мысли его были так ясны, точны, полны, несмотря на видимую скромность, непоколебимой верою в знание, так не похожи на туманные пифагорейские бредни Паччоли, на мертвую схоластику ученых докторов, что, когда он умолк, на лицах выразилось недоумение: как быть? что делать? хвалить или смеяться? новая ли это наука, или самонадеянный лепет невежды?

— Мы очень бы желали, мой Леонардо, — сказал герцог со снисходительной улыбкой, как взрослые говорят с детьми, — мы очень бы желали, чтобы пророчество твое исполнилось, чтобы Адриатическое море высохло, и венецианцы, наши враги, остались на лагунах своих, как раки на мели!

Все почтительно и вместе с тем преувеличенно засмеялись. Направление было дано — и придворные флюгера повернулись по ветру. Ректор Павийского университета, Габриеле Пировано, серебристо-седой, благообразный старик, с величественным и ничтожным лицом, произнес, отражая в учтиво-осторожной, плоской улыбке своей снисходительную шутливость герцога:

— Сообщенные вами сведения очень любопытны, мессер Леонардо. Но я позволю себе заметить: не проще ли объяснить происхождение этих маленьких ракушек — случайной, забавной, можно сказать, очаровательной, но совершенно невинной игры природы, на коей вы желаете основать целую науку, — не проще ли, говорю я, объяснить их происхождение, как и раньше это делали, — всемирным потопом?