Воскресший

По Невскому до Мойки было рукой подать, поэтому Антон шёл медленно, пытаясь сосредоточиться, дабы выглядеть в глазах Веры серьёзным. Четвёртое мая 1920 года в Петрограде выдалось дождливым. Туман заволакивал набережные, скрывал фасады домов и громыхающие трамваи. На душе было тревожно, как год назад, когда город перевели на военное положение и вот-вот ждали Юденича с его освободительной армией и эшелонами продовольствия для голодных. Впрочем, сам Антон эту тревожность испытывал далеко от России, застряв в Лондоне на неопределённое время, поскольку отношения с Англией у России опять обострились – наступление Юденича было поддержано военно-морским флотом Великобритании. О ситуации в городе он узнавал только из писем Веры (которые доставлялись с большой задержкой) да из местных газет. Вера сама была мобилизована для обороны в санитарную часть, и рассказывала об этом с гордостью и энтузиазмом. Уже тогда Антон почувствовал в девушке некую отстранённость и вроде даже какой-то упрёк за то, что он не оказался рядом в такой ответственный для Петрограда момент. Было ли ему стыдно? Или обидно? Да пожалуй, нет. Всё происходящее он видел бессмысленным в своей жестокости и лживым в своих обещаниях лучшей свободной жизни. И чем больше между строк в Вериных письмах угадывал он упрёков, тем бесповоротнее убеждался в том, что конец их отношениям неизбежен. Но эту полуосознанную свою убеждённость он старался запрятать куда поглубже, нагонял туману, такого же, какой сейчас стелился над Мойкой.

– Огоньку не найдётся? – прозвучал грубый мужской голос в нескольких метрах от Антона. Затем выплыла из тумана и вся фигура, широкоплечая, метра два высотой, в выцветшей пехотной шинели и кожаной кепке, едва державшейся на взъерошенной копне рыжих волос.