Восьмерка, которая не умела любить

Я почувствовал себя почти живым.

— Васек, ты — гений! Нужно позвонить Ольге. Как они там с Заки, живы?

— Только что сами отзвонились, — беспечно отозвался Васек. — Полнейшая конспирация: Заки таинственно назвал себя «человек из дела о восьмерке». Словом, у них все нормально.

Восьмерка! Ну конечно!

Я моментально вспомнил сон о парке и аттракционах. Значит, мне снова снилась восьмерка. Или это была сама Кася? Впрочем, неважно. Важно, что вечер благоухал, птицы приглушенно щебетали в листве, а ближе к темноте в траве заверещат кузнечики.

Великолепный ужин на террасе, аромат кофе, разгаданная загадка, преданный Васек за компанию, прогресс с ванной комнатой, и Заки все еще жив — о чем еще мечтать? Пожалуй, на сегодня все мои чувственные идеи практически материализовались. Можно было ужинать и ложиться спать.

Дорога к развязке

Два последующих дня были восхитительны, даже сантехники не испортили их. Большую часть времени мы проводили вне дома: Васек — в оранжерее и на огородных грядках, я — на террасе, в праздном безделье. Было странно представить, что в таком раю я жил и раньше, совершенно того не осознавая. Да, поистине, чтобы ценить мир, нужно познать войну: если бы не вторжение Заки и Ольги, если бы Вера Бунина не надумала меня на себе женить, я так и полагал бы, что веду скучную, размеренную жизнь, и давно ввязался бы в какую-нибудь авантюру.

Единственным контактом с внешним миром в эти дни были телефонные звонки. Каждые утро и вечер я приветствовал Заки и Ольгу, интересуясь, все ли у них в порядке. Первый день по исходу из моего дома оба они дулись на меня и отвечали довольно холодно. Затем жизнь вошла в свое русло, зайцы почувствовали очарование беззаботного студенческого бытия и принялись куролесить. Словом, за парочку я был почти спокоен.

На второе утро нашей с Васьком свободы раздался еще один звонок на мой мобильный.

— Привет. Я тебя не разбудил? Только что вернулся со смены и…

Разумеется, это был добрый старый Шкаф, который вечно боится кого-то обидеть, задеть, разбудить. Я заверил его, что давно проснулся, поскольку у меня в доме теперь с утра до вечера орудует банда сантехников.

— Сочувствую, — кратко ответствовал Шкаф, видимо все еще не зная, как перейти, собственно, к теме своего звонка.

— Как самочувствие, рана зажила? — поинтересовался я.

— Слава богу.

Снова повисла пауза. Я решил помочь Шкафу, задав наводящий вопрос:

— Ты о чем-то хотел спросить?

— Наверное, да. — В его голосе неожиданно почувствовался металл. — Тека сказала, ты вчера звонил и спрашивал про меня — что я делал в июне.

— Ну да, я хотел…

— Я все понимаю, — перебил меня Шкаф спокойно, — возможно, ты меня подозреваешь во всей этой истории с Заки. Конечно, я брат Каси и до сих пор ее люблю. И я действительно мог бы убить любого, только покажи она мне на него пальцем…

Настало время мне перебить Шкафа.

— Точно, я просто спросил Теку, не в курсе ли она, где ты был в июне, и услышал в ответ, что про это мне лучше спросить у тебя.

— Почему же ты не спросил?

Я откашлялся.

— Спрашиваю: где ты был в июне?

Шкаф засопел.

— Лежал в больнице с какой-то болезнью, название которой никак не запомню. Короче — последствия травмы головы. Армейское наследство. Ты ведь знаешь, я участвовал в боевых действиях. Это все, что ты хотел знать?

— Все.

Шкаф откашлялся и проговорил чуть дрогнувшим голосом:

— Ты извини, я понимаю, но… Да ладно! — похоже, он попытался улыбнуться. — Надеюсь, у вас там все в порядке. Заки еще не заскучал в России?

— Заскучал. И не просто заскучал, а совершил вполне конкретные действия: сел в самолет и, слава всевышнему, укатил в свой Израиль, — вдохновенно соврал я.

— Это к лучшему, — отозвался Шкаф и коротко рассмеялся. — Представляю, какой ты сейчас довольный — избавился от гостей!

Мы еще немного поболтали о том о сем и распрощались.

Затем я откинулся на спинку шезлонга и полежал на солнышке с закрытыми глазами, размышляя над услышанным.

Итак, Шкаф со своим пребыванием в госпитале именно в июне как нельзя лучше вписывается в роль убийцы: в мае он легко убрал Ахмеда и Кирюшу, затем был вынужден сделать перерыв и вновь активизировался лишь в августе.

Он сам сказал, что за Касю готов убить. И сам дал мне тетрадь, оставленную ею на подоконнике, с записью в ней о бесцельно прожитой молодой жизни. По его же словам, на экране компьютера в режиме неограниченного повтора вновь и вновь повторялся короткий оборванный сюжет с четырьмя парнями в студии. Почему же он решил всех четырех убить? Понял тонкий намек Каси, процитировавшей Пушкина?