Восьмиклассница

— Ну, да. После шестого класса в спортивную школу собирался. Сейчас мог бы там, на стадионе, бегать, со временем может даже в сборной играть. Но батю закрыли, бабок не было, работать пришлось… А теперь уже поздно для большого спорта.

Подняв брови и пожимая слегка плечами, он посмотрел на Катю и улыбнулся, как бы давая понять, что он не жалуется, всё окей.

Но ей вдруг стало жаль его. Выходит, семейные неурядицы ещё в детстве существенно повлияли на его будущее, лишили его мечты. И именно те неизбежные обстоятельства, с которыми ему пришлось столкнуться тогда, взростили в нём то безразличие и цинизм по поводу выбора профессии и стремления кем-то стать. Ей вспомнились его слова, которыми он ответил зимой на её вопрос о том, кем он планирует стать после школы: "А чё планы? Всё равно в жизни всегда всё не по плану идёт…". Выходит, это были не просто слова. За ними скрывался его личный горький опыт… Катя дожёвывала резиновый лаваш и думала, уперев взгляд в газон перед собой. Ей вдруг захотелось что-то для него сделать. Для него — того, кто был вынужден постоянно чем-то жертвовать из-за и ради других…

Неожиданно Чижов обнял Катю за шею и потянул её на себя из тени листвы в свет фонаря, заглядывая ей в глаза.

— Хорош грузиться! Не рассказываю тебе чего-то — тебя это грузит, рассказываю — тоже. Ну нельзя же так! Смотри на вещи проще.

Чижов был прав. Катя умела принимать всё близко к сердцу, по сто раз всё обдумывать и беспокоиться понапрасну. Возможно, ей действительно надо было научиться быть проще. Но от того, что она только что задумала, размышляя о непростой судьбе Чижова, она отказываться не собиралась. С серьезным лицом она высвободилась из его объятия, встала и потянула его за собой.

— Куда ты вдруг?

— Пойдём, кое-что тебе показать хочу.

Смеркалось. На ту сторону Невы уже опустилась вечерняя мгла, и лишь ярко освещённая фонарями и подсветкой Зимнего дворца набережная жила своей шумной бурлящей жизнью, как будто всё ещё продолжался день. Катя оставила Чижова ждать её у фонаря, а сама исчезла в толпе. Через пару минут она вернулась, радостная, с инструментом в руках. Чижов между делом заподозрил, что что-то не так, слишком уж быстро Катя сорвалась с места и слишком уж смело решала свои дела, и с ухмылкой в поллица спросил:

— Катька, ты чё, пьяная, что ли?

— Ну, есть немного…

— От одной-то бутылки?!…Блин, везет!

— Неважно! Встань здесь!

Она оставила его стоять на середине тротуара, ненавязчиво попросила людей вокруг немного посторониться и усевшись ногу на ногу с гитарой на прогретый солнцем и потому ещё тёплый гранитный парапет, громко произнесла:

— Эта песня для тебя, Юра!

Люди стали хлопать, а Чижов продолжал стоять напротив неё и с удивлением наблюдал за происходящим. Такую Катю он видел впервые. Она взяла несколько пробных аккордов, посмотрела улыбнувшись на него и усевшись поудобнее на шершавой гранитной плите начала петь:

"Золотистым звоном наше прошлое

Покатилось вдаль от школьных стен…"*

Ещё по первым аккордам Чижов догадался, что это была за песня и зная текст, широко улыбнулся и даже немного смутился. Её выбор песни слишком очевидно выдавал её чувства, а голос звучал как никогда уверенно и красиво, так что всё его внимание было приковано к ней.

"А мы любили, а мы могли,

Свою любовь найти на краешке земли.

Какие песни — такие мы,

Ведь мы поем, когда нам хочется любить…"

Вокруг на знакомую мелодию собирались люди, но Чижов и Катя не замечали никого. Они как будто были одни на набережной, да и в целом городе. Она улыбалась ему, он улыбался ей в ответ. А внутри его очередной раз начинала мучать мысль, что где-то он слышал этот голос раньше. Катя казалась ему такой знакомой, как будто они знали друг друга уже много лет. Чижов достал мобильник и со второго куплета начал записывать Катино выступление на видео, чтобы потом в тишине разобраться в непонятном чувстве дежавю, преследовавшем его ещё с первого её выступления в школе.

Вдруг сзади его кто-то хлопнул между лопаток, да так, что мобильник чуть не выпал у него из руки:

— Братан, вот вы где?!

Это были Колобок и Фима. Они, наконец, нашли их в толпе, но Чижов не очень-то обрадовался их встрече и прошептал Фиме тихо, но отчетливо, боясь испортить запись на телефоне:

— Скажи мне кто твой друг… и оба идите нафиг отсюда.

— Вообще-то, мы её пригласили, — хотел было отшутиться Фима, но испугавшись резкого взгляда Чижова, они вместе с Колобовым предпочли не рисковать и исчезли за другими зрителями.