Восьмёрка

Гланя и школу закончила с золотой медалью, тем больше было моё удивление, когда Шорох, живший неподалёку от Гланьки, однажды опознал её на улице из окна патрульной машины:

— Смотри, какая, — я посмотрел и чуть было не похвастался, что хорошо знаю это карамельное чудо, но Шорох тут же добавил: — Её старшеклассники с нашей школы несколько раз пускали по кругу в подвале. Не насиловали даже, а типа она сама…

Я поперхнулся и помолчал.

— Ничего не путаешь? — спросил наконец.

— Не-а, — беззаботно ответил он.

— Ты там тоже… что ли? — спросил я.

— Откуда? — огорчённо отозвался он. — Она в старших классах училась, я шкет ещё был.

— И что потом?

— Потом на неё в школе стали пальцем показывать, и она, типа, траванулась таблетками. Но — откачали, и месяца через два снова, гляжу, идёт по коридору. Такая вся… бледная. У неё парень тогда появился — реальный пацанчик, такой, типа, злодей. Больше никто на неё пальцем не показывал — палец дороже. Её, бля буду, даже уважали — и учителя с таким, типа, страхом смотрели, хоть и не приняли в комсомол… и для одноклассниц она казалась вроде как самая взрослая, когда все остальные ещё малолетки… а пацанам — она вообще была легенда, на неё все приходили посмотреть, если она там, стихи читала на каком-нибудь празднике… Помню, её фотку вывесили на доску почета — она на очередной олимпиаде всех уделала — и фотку сразу унесли вместе с доской…

Шорох посмеялся сам себе.

— Только не помню, как её зовут. Имя такое, типа, холодное. Как водка «Алтай», только другое.

— Аглая, — сказал я.

— Точно, — сказал Шорох и даже не спросил, откуда я в курсе. Подумал, наверное, что догадался.

Всё совпадало. Если Шорох был шкет, когда Гланя ходила в старшие классы, — значит, она на четыре года старше его. Потому что меня — на два. А я — на два Шороха, в прошлом году вернувшегося с армейки.

Гланька тем временем свернула в свой подъезд, а Шорох всё смотрел на закрывшуюся дверь с мечтательным видом. Явно не о водке он размечтался.

В прошлом ноябре мы со скуки закатились на ипподром — хоть на голых лошадей посмотреть, раз девушки уже перешли на зимний режим.

Скачек здесь давно не проходило, но лошадей предлагали напрокат.

Некоторое время мы с трибун наблюдали за рысью и галопом. На трибунах сидело человек пятнадцать зевак помимо нас, и по кругу разъезжало семь, кажется, наездников или наездниц.

В одной из наездниц я узнал Гланю и пошёл поздороваться.

— Не подходи к лошадям сзади, — посоветовал мне Грех, и они с Шорохом засмеялись, как малые дети.

Чтоб выпрыгнуть на дорожки, нужно было перелезать через заграждения. В камуфляже и при автомате мне показалось это делать не совсем уместным, поэтому я пошёл по кругу вдоль трибун — и через две минуты оказался у крытых конюшен, откуда и выводили лошадей.

Толкнув незапертую дверь, шагнул вперёд. Местный сторож увидел меня, но, оценив внешний вид, рацию и сталь воронёну, ничего не сказал.

Гланя подъехала тут же — вся какая-то напуганная, но, заметив меня, радостно дрогнула глазами и быстро спрыгнула с коня; я проследил все её стремительные движения.

— Привет, — почему-то шёпотом сказала она. — Ты что тут делаешь?

— На тебя смотрю, — сказал я.

Она кивнула, пропустив ответ, и озадаченно оглянулась на трибуны.

— Пойдём, — позвала.

В конюшнях тяжело и мутно пахло, впрочем, совсем не противно. Стояла полутемь, редкие лампочки горели в полнакала.

— У вас патруль? — спросила Гланя, заводя своё большое и послушное животное в стойло.

— Да, — ответил я.

— Ты на машине? — ещё раз спросила она, привязывая коня.

— На машине, — ответил я.

— Слушай, — сказала Гланя. — Ко мне там приехал мой парень, встречает меня. На трибунах сидит. И ещё один мой парень приехал случайно… В общем, меня сразу три парня там ждут. Так совпало. Я не могу через главный выход… Они там все на разных скамейках, и ни один не знает, что он не один… Что-то нехорошее будет, если я выйду.

Я улыбнулся.

— Чего ты улыбаешься? — спросила она, сама улыбаясь.

Я не ответил.

— Тут есть запасная дверь, — сказала Гланя, — на площадку для разгрузки транспорта… С площадки дорога тоже ведёт к главному выходу, но если подогнать машину… Понимаешь? Меня можно незаметно вывезти!

Я вызвал по рации Лыкова.

— Будь добренький, подрули к запасному выходу!

Пока я держал рацию у лица, Гланя внимательно слушала наш разговор.

Потом успокоенно кивнула и сказала:

— Только мне нужно переодеться. Это быстро.

Мы прошли ещё одним коридором куда-то вправо, навстречу попался самый настоящий цыган, молодой, в красной рубахе, в бусах и серьга в ухе.

— Аглайка, — позвал он, как мне показалось, жалобно.

— Отстань… иди лошадь покорми, — сказала она ему и взяла меня за руку. Я запнулся о какой-то хомут и выругался.

— Осторожно, — повторила Гланя несколько раз, пока мы шли. — Тут осторожно… И тут… — потом толкнула дверь в раздевалку с шестью железными кабинками, и я сразу же взял её за плечи и развернул к себе.

— Осторожно, — ещё раз вздохнув, попросила она, и зубки её щёлкнули так, словно она раскусила последний карамельный орешек.

— Я осторожно, — сказал я.