Восьмое Небо (СИ)

- Магических всплесков действительно больше, чем обычно, но не настолько, чтоб это представляло серьезный интерес или опасность. Полагаю, всему виной ведьмы. Никто не знает, чем они занимаются накануне войны, но можно биться об заклад – не новыми сортами туалетной воды.

- Ведьмы не участвуют в войнах.

- Сами по себе – конечно нет. Однако кто-то же должен запасать для флота ураганные зелья! Неаккуратная работа, увеличенное количество магических отходов, нарушение технологий…

Ринриетта устало прикрыла глаза. Это был удачный момент для того, чтоб прекратить разговор. Но она знала, что не может себе этого позволить. Слишком уж часто раньше ей приходилось пользоваться этой возможностью. Тогда, в старой жизни. Слишком много замалчиваний и ошибок случилось из-за прекращенных не вовремя разговоров. Она не позволит им испортить ее новую жизнь. Нет, поправила она себя строго, ее единственную и настоящую жизнь.

- Эти… магические всплески. Я сопоставила даты из газет. Они начались через несколько дней после того, как нас доставили на Ройал-Оук. Как ты думаешь, мне стоит беспокоиться из-за этого?

Гомункул замешкался и это заставило Ринриетту нахмурится. Она имела представление о мыслительных способностях «Малефакса». Раз уж тот тянет с ответом, значит, лихорадочно перебирает сотни и тысячи различных вариантов.

- Я не знаю, что происходит с магией на острове, - решительно произнесла она, - Но скажи мне, что ты с этим не связан. Иначе, клянусь самим Маревом, я самолично швырну тебя в пропасть с края Ройал-Оука!

«Малефакс» молчал еще несколько секунд, но теперь Ринриетта не ощущала в воздухе магических возмущений, свидетельствующих о лихорадочной работе его мысли. Это было больше похоже на… смущение?

- Я к этому не причастен, - наконец произнес гомункул, - У меня нет ничего из того, на чем можно было бы поклясться, поэтому я клянусь всеми теми годами, что знаю вас, прелестная капитанесса.

В этот раз она не заметила его оговорки.

- Тогда почему ты замалчивал всю эту историю? Неужели думал, что я не замечу?

- Вы сами косвенно запретили мне, мэм, - гомункул прокашлялся, - Когда установили перечень имен, которые непозволительно употреблять в вашем обществе.

Его выспренная манера говорить, без сомнения, тоже была формой сарказма, но сейчас Ринриетта чувствовала себя слишком уставшей для того, чтоб вступать в игру.

- Чье именно имя ты хотел назвать? – настороженно спросила она.

- Сырной Ведьмы, мэм.

- Она может иметь отношение к нестабильности магического поля острова?

- Напрямую нет, но… - гомункул замешкался, - Мы оба знаем, что Корди не умеет фокусировать энергию. А Сердце Каледонии огромно, его толща вмещает в себе очень много чар, включая спящие. Я опасался, что Корди своими неуправляемыми импульсами могла разбудить часть из них.

- Ерунда, - выдохнула Ринриетта, чувствуя ледяную изморозь на щеках, - Во-первых, ее уже давно нет на острове. Во-вторых, на «Вобле» нам приходилось иметь дело с тем же самым, причем задолго до того, как она появилась на борту.

- Вам виднее, - смиренно произнес «Малефакс», - В любом случае, я не хотел наводить вас на невеселые мысли и напоминать о…

- Довольно, - она махнула рукой, обрывая его, - Это уже не имеет значения.

На какое-то время ей даже удалось себя в этом уверить.

* * *

Ринриетта сама не знала, отчего остановилась именно под этой вывеской.

Сгущающиеся сумерки несли прохладу – липкую, каледонийскую, норовящую забраться под ткань – и настойчиво гнали домой. Но ноги, как она их ни понукала, отчего-то отказывались ускорить шаг, несмотря на то, что продрогли и ужасно ныли – долгие прогулки по каменным мостовым утомляли куда сильнее, чем прогулки по палубе. Этих прогулок в последнее время было слишком много. Ринриетта целыми днями бродила по городу, уходя из конторы ранним утром и возвращаясь после захода солнца. Она уже знала наизусть каждую улочку Ройал-Оука и каждый его кривой переулок, более того, бывала в местах, о которых иногда не подозревали даже уроженцы острова, но остановиться все не могла. Словно какая-то сила неустанно гнала ее вперед, как ветер гонит невесомую соринку.

Даже отчаянно ноющие ноги не несли ее домой, напротив, выискивали, как удлиннить маршрут, заставляя плутать все новыми и новыми тропами, иногда словно нарочно замедляя шаг. Ринриетта даже не могла на них рассердиться – она сама не хуже ног знала, что ждет ее там, за дверным порогом. Дома. Она даже знала события еще не наступившего вечера, так хорошо, словно бесчисленное множество раз переписывала их в бортовом журнале.