Восьмое Небо

Канонир подмигнул Тренчу. Глаза у него были темно-зеленые, внимательные, с лукавым прищуром. Без всякого сомнения, опасные глаза. Такие глаза легко притягивают к себе чужие взгляды и неохотно их отпускают. Эти же, впридачу, были еще и легко подведены тенями — на Рейнланде так осмеливались делать лишь самые решительные модницы. Впрочем, ничего женоподобного в его облике не было, напротив, лицо, сохраняя тонкую аристократичность пропорций, впечатляло мужественностью всех черт. Усы — тонкие, ухоженные, смазанные каким-то маслом и подвитые. Бородка — идеально подстрижена, волосок к волоску.

Тренч никогда особо не задумывался по поводу своей внешности, но в этот миг ощутил в груди волну тягучей зависти. Канонир был не просто эффектен, он выглядел так, будто сошел с какой-нибудь старинной гравюры, где пираты — это не перекопченные и обтрепанные тощие существа в мешковатой одежде, а богоподобные мускулистые красавцы, бросающие вызов самому небу и с хохотом встречающие грудью сокрушающую бурю. Канонир был небрежен, утончен и ироничен одновременно, а двигался так легко и изящно, будто ступил не на пол капитанской каюты, а на надраенный воском бальный зал губернатора, прекрасно сознавая, что является той фигурой, на которую устремлены все взгляды. От его улыбки в каюте стало на миг светлее, и Тренчу подумалось, что этой улыбкой, пожалуй, можно сбивать прицелы вражеских пушек или даже передавать передачи, как гелиографом…

Без сомнения, этот человек был отчаянным сердцеедом и не стеснялся это подчеркивать. Даже в том, как сверкнули его глаза, встретившись взглядом с глазами Алой Шельмы, был вызов, насмешка, приглашение на бой. И при этом он был самым настоящим пиратом. За широким поясом торчала пара больших пистолетов, лоб перехвачен широкой алой повязкой, позволявшей каштановым кудрям небрежно рассыпаться по плечам. Едва войдя, канонир распространил вокруг себя невероятно сильный запах рома и табака, густой, но вместе с тем и приятный.

— Во имя потрепанных лепестков Розы, мир, кажется, движется к пропасти! Подумать только, мужчина в капитанской каюте! — вошедший в притворном испуге заслонил ладонью лицо, — Ринни, я начинаю за тебя беспокоиться. Неужели долгое плавание все-таки сказалось на твоих вкусах? Здорово, приятель. Меня звать Габерон. И я на этом корыте вроде как старший канонир.

Если в голосе капитанессы сквозила напевная нечеткость, выдающая в ней человека, родившегося на островах Каледонии, канонир говорил так, словно выдыхал слова через невидимую флейту — некоторые звуки получались писклявыми, некоторые низкими, а все вместе звучало как напыщенная увертюра. Впридачу ко всему он грассировал, и так отчаянно, словно ничуть не считал это недостатком. Неужели формандец? Формандцев Тренч никогда не видел, слишком уж далеко их острова были от Рейнланда.

— Тренч, — лаконично представился он, — Пленник.

Он еще не совсем понял, как держаться с этим человеком, поэтому на всякий случай решил лишнего не болтать. Но этого и не потребовалось.

— Ага, — темно-зеленые глаза насмешливо мигнули, — Пленник, значит? Вот уж не думал, что фантазии заведут нашу капитанессу столь далеко. Вам двоим что-нибудь принести? Плетку? Масла для растирания? Свечей и вина? Все в порядке, мне не тяжело. Единственное, я немного удивлен, что речь идет о пленнике, а не о пленнице. Насколько я помню вкусы нашей капитанессы…

Алая Шельма начала краснеть с такой скоростью, что уже через несколько секунд могла бы с полным правом именоваться Багровой Шельмой. Ее широко раздувшиеся ноздри затрепетали, глаза налились нехорошим светом, похожим на отражение молний в грозовых облаках. Даже Тренчу захотелось в этот миг куда-нибудь удрать. Габерон же встретил надвигающуюся бурю безмятежным взглядом, так, точно это было всего лишь легкое облачко на горизонте.

— Еще одно слово, Габерон, и я вздерну тебя на самой высокой рее! Ты будешь болтаться на мачте, пока сомы не выедят тебе глаза!

Старший канонир спокойно поправил повязку на лбу.

— Что ж, все не так плохо, — заметил он, — По крайней мере, раз ты думаешь о мачтах. Мачта, знаешь ли, может символизировать много различных вещей, но лично я полагаю…

— Это Габерон, — буркнула Алая Шельма сквозь зубы, — Человек, который прожил необъяснимо долгую жизнь, учитывая длину его языка. А еще, к несчастью, наш главный канонир.

Габерон польщено улыбнулся, словно речь шла о комплименте.

— Ох, Ринни, Ринни, — промурлыкал он, — Ты даже не представляешь, сколько несомненных достоинств есть у длинного языка и насколько полезным инструментом он может оказаться.

Краснеть Алой Шельме было уже некуда, поэтому она лишь прошипела:

— Надеюсь, ты вспомнишь об этом, когда я прикажу тебе вылизать все пушки на этом корабле! Их давно следовало бы почистить от нагара!

Габерон страдальчески поморщился.

— Ты тоже слышал это, Тренч? Ничего себе аллюзии… Сперва мачты, теперь вот пушки!.. Определенно, наша капитанесса опять заигрывает со мной, используя свое служебное положение. А ведь мне приходится служить с ней на одном корабле.