Восьмое Небо

Она больше не стояла на краю окруженной пустотой крыши. Мир вновь незаметно перестроился, приняв новое обличье. Теперь он состоял из острых полированных углов, стекла и хрома — и был столь тесен, что ей самой едва нашлось в нем место. Со всех сторон ее обступали столы с разостланными картами, сложные навигационных приборы, кожаные журналы с золоченым тиснением… Были здесь и обзорные окна, узкие, защищенные бронещитами и защитными козырьками, но смотреть в них было бессмысленно — там была лишь пустота.

Казалось, пустота каким-то образом проникла и внутрь, все предметы вокруг Ринриетты несли на себе отпечаток бесчисленных чужих прикосновений, сделавшись какими-то безликими и потертыми. Какой-то едкий казарменный дух, немного знакомый ей по Аретьюзе, атмосфера какого-то громоздкого и сложного механизма, в котором она оказалась случайно и по ошибке.

Тело дернулось в спазме — оно быстрее мозга сообразило, где оказалось.

Капитанская рубка «Барракуды». Место, в котором она провела самую страшную ночь в своей жизни. Ринриетта в один краткий миг вспомнила все. Чудовищное ощущение давящей со всех сторон брони. Гнилостная вонь Марева, от которой перехватывает дыхание, но которая вливается в тебя глоток за глотком, медленно разъедая душу изнутри. Сколько часов она просидела здесь, скорчившись в капитанском кресле, в обществе мертвецов в формандской форме, лежащих кругом, словно сломанные куклы? Сколько часов слушала шепот медленно сходящего с ума бортового гомункула? Сколько часов представляла муки Тренча и Габби, до кровавых пузырей кусая губы?..

Эта бесконечная, страшная, проникнутая кошмарами ночь могла спасти ее. После нее она отреклась от Восьмого Неба. Но она забыла, насколько живучи пиратские проклятья. Даже бросив поиски, она все равно двигалась к пропасти, увлеченная неумолимым течением гибельного ветра.

«Возможно, это не было местью, прелестная капитанесса».

— Что?

«Возможно, ваш дед руководствовался чем-то иным, когда отправлял вас на заранее бессмысленные поиски».

— Чем же? — Ринриетта ощутила на губах острый, исполненный злости, оскал.

«Скорее, следует спросить «кем же». Я думаю, путь к Восьмому Небу был уготован не вам. А вашему пассажиру».

— «Аргесту»? Зачем существу, владеющей такой силой, путь в никуда? Судачьи жабры, я видела, как он за неполную минуту превратил огромный остров в кисель! Он же почти наследник Розы Ветров, чертово всемогущее божество!

«Малефакс» негромко пошелестел страницами бортжурнала, все еще лежащего распахнутым на капитанском столе, там, куда она сама положила его давным-давно. У этого шелеста была удивительно человеческая, почти задумчивая, интонация.

«Возможно, и божество. Только это должно быть очень юное божество».

Ринриетта резко развернулась на каблуках, словно надеялась увидеть гомункула во плоти.

— Что это значит?

«Ему всего семь лет, капитанесса. Когда он возник, сотканный из сложнейших чар, рядом не было никого, кто бы смог рассказать ему, кто он, где находится и что происходит вокруг. «Аргест» не знал ничего о воздушном океане и существах, его населяющих, как не знал о ветрах и островах. По-своему грустная картина. Представьте себе совершенно слепую и беспомощную всемогущую силу…»

— Он… ребенок? — недоверчиво спросила Ринриетта, — Самое могущественное существо во всем известном воздушном пространстве — ребенок?

«Я не могу судить об этом наверняка, как не могу судить о парусном вооружении судна, ощупывая доску из его киля. Мы все — слепцы на мачте, прелестная капитанесса, каждый по-своему… Но многие факты хорошо вписываются в эту теорию. Дети любят шалить, причем взрослые редко понимают их шалости. Дети часто спят, а проснувшись, возвращаются к игрушкам. Дети любопытны. Дети непоследовательны. Детей пугает неизвестное, но в то же время и манит. Мы просто выросли так давно, что забыли про это. Пропасть между юным и взрослым разумом глубже, чем сто тысяч футов, прелестная капитанесса».

— Но…

«Поступки детей безотчетны, они основаны на инстинктах и субъективных ощущениях, а не на логике и глубоком просчете. Именно так и действовал «Аргест» все это время — спонтанно, непредсказуемо и всякий раз словно пугаясь собственных действий. Он спас Корди и Дядюшку Крунча от огромной харибды, заставив ее раствориться, как тучку посреди ясного неба. Он спас вас от Шму, когда та явилась среди ночи с не самыми лучшими намерениями — одним лишь щелчком нарушив сложнейшее устройство чар Пустоты…»

— Он ничего не сделал, когда апперы сжигали мой… наш корабль!

«Неудивительно. Он был сбит с толку и перепуган — не меньше, чем мы».

— Он не спешил вступать в бой с «Барбатосом!»

«Прямо сейчас они бьются в реальном мире. И так, что сама материя готова закипеть».

— Он едва не погубил всех нас, наводнив корабль кошмарами Шму!

«Тлетворная зараза Марева проникла в него изнутри, а он не был знаком с ее действием. Даже самый стойкий небоход сляжет в койку, если съест испорченную рыбу. А уж ребенок… Пищевое отравление у детей — обычное дело».