Восьмой ангел

— Так тут же, куда ни плюнь, все заминировано. Войну я крутил-крутил, так и не уверен — вроде все давно проехали, на Бхигсе с тех пор два строя поменялось, репарации выплачены, мир-дружба последние полтораста лет без особенностей, пассажиропоток ровный, но кто знает. Бородатые как раз понятно, это крошечная группа, они обсели все финансовые источники и за кучу лет совсем страх потеряли. Мы с тобой их нервируем, как любая внешняя инвазия. Подпольные школы — это, конечно, интересно, но этой практике лет сто самое большее, нормальная здоровая реакция на политику оболванивания. Будь дело на планете, население можно было бы до совсем животного уровня довести, но здесь космос в метре за стенкой, обучение упирается в безопасность, вот они и сопротивляются — короткое плечо между падением квалификации и нежизнеспособностью всей станции в целом. Я бухло на станции в открытой продаже вообще только в бородатском кабаке видел. Жить хотят. Кстати, может быть, поэтому и не бунтуют — очень рискованно.

— И еще ладошки эти. И почему бородатые Гелю не любят?

— Почему Гелю не любят, это понятно, пафоса не удается нагнать. Ангелы, чем толще храм, тем больше размером и тем суровее на вид, а Гелю ты никак в дисциплинирующий фактор не запихаешь.

— Что-то мы задели, — хмуро сказала Цо, — просто сами еще не поняли что. И действительно, это может быть связано с заявкой, а может, и нет, что страшно утомительно. Ну, допустим, найду я здесь кроме текущих финансовых махинаций еще какую-нибудь ость, но если она сама по себе существует, то одна путаница, а не ход расследования. Я же не наводить добро и причинять справедливость сюда послана.

— «Искал колючие крошки под одеялом — выбросил трех клопов, скорпиона и змею», — процитировал Михаил из житий Оби Вана.

— Ага, а в отчет придется писать только про крошки!

— Ну почему, — хмыкнул Михаил, — вообще-то, если считать, что судью прикончил Милан, и ты докажешь, что Милан действовал в ситуации угнетения и… и… при угрозе усиления финансовой сегрегации…

— Думаешь, попробовать провести как социальную самозащиту?

— Да я и слов-то таких не знаю, — с досадой сказал Михаил, — но семье Милана вообще-то грозят неприятности, если ты нашу теорию вот так озвучишь. Вачовски с них с живых не слезут.

— Вопрос в том, наша ли эта компетенция. Еще раз — нас вызвали не для гражданского урегулирования, а для расследования убийства. Милан может быть хоть какой зайка, но если удавил Вачовски — значит, удавил. Автопилот кораблика сломал он, тут сомнений нет, значит, и открытый взлет только он мог устроить.

— Что ты только что говорила про самозащиту? — поразмыслив, уточнил Михаил.

— Человек, защищавший благополучие большой социальной группы от внешних посягательств, может быть оправдан даже при более тяжких обстоятельствах. Но тут же какое дело — чтобы суд по моему расследованию проводили внешние инстанции, нужно, чтобы социальный конфликт был заявлен хотя бы одной стороной. И Эршаду явно это не надо. Стой. Вот затем-то и весь маскарад с этими свежевыбритыми. Стало быть, совсем до смерти они тебя забивать не собирались или вывели бы где-нибудь потом случайную запись… Короче, все это нужно, чтобы я не встретилась потолковать с, условно, большой теткой… А почему же вдруг они все забегали… А у кого еще, кроме сударыни Бротт, ты спрашивал про шрамы?

— Ну, у Алди, и у Камуса спрашивал.

— А ты упоминал, что видел местных небородатых со шрамами?

— Эмн. Не помню, надо запись посмотреть.

— А ты не боишься, что нас тут прослушивают? — вдруг сообразил Михаил. Цо воззрилась на него, как на говорящую голотурию.

— Гуманитарий, конечно, диагноз, но не настолько же! Ты что, я глушилки здесь воткнула раньше, чем разулась. И заметь, протокол глушилки сам по себе будет потом документом ого-го, тут за неполную неделю с чем только не подбирались. Нет, короче. Не боюсь.

Цо просмотрела запись с Камусом, отозвалась о нем неполиткорректно, просмотрела повторно и заключила, что о шрамах на местных лицах разговора не было. Тем временем Михаил выудил, что упомянул о местных со шрамами при Алди. Цо подсела поближе, перемотала туда-сюда, вздохнула.

— Чтоб парень разговор писал, не видно. Но кто их знает, может, там под столом микрофон. А может, у него память тренированная. Короче, сутки на реакцию, если считать точкой старта именно этот момент. Может быть, конечно, еще приход большой тетки с мальчиками к нам на дом, но там мы вроде удачно под ограбление все спустили…

Цо сказала, что ей надо подумать, и заперлась в своей комнате, а Михаил сел разбирать и отсматривать записи с самого начала — накопилось-то их ого-го, а ассистента с каменной задницей не предвиделось.

Часа через три мрачная Цо ушла за едой, принесла и поставила Михаилу под локоть, еще через час он случайно заметил, что пустые тарелки и ложка исчезли, а стакан снова наполнен каким-то морсом. Он уже подумывал пойти, наконец, спать — было еще не то чтобы поздно, но устал как собака (ах, ну да, чему удивляться), — как вдруг его щелкнуло.