— Ну да, — согласился спутник, — просто «Незнайка на Луне». У них даже крыши как космические корабли.
— Космические, говоришь? Ну-ка, глянь вон туда!
На горе, противоположной той, где разместилась игрушечная деревушка, ровно скошенный бок скалы пестрел какими-то странными пунктирами и овалами. Адам присмотрелся, даже прижал пальцами уголки глаз, наводя резкость.
— Это…
По красноватой поверхности плыли огромные рыбы. Или не рыбы? Туловище странных созданий надвое вспарывал строго вытянутый прямоугольник пустоты. Верхняя часть, с плавником и конусообразной головой, чуть опережала нижнюю — срезанное рыбье брюхо. Рядом с «рыбами» летели странные самолеты. Тоже зачем-то разрезанные надвое. Фюзеляж с отчетливо торчащим хвостом так же несколько опережал самолетное пузо, тяжелое и плоское.
— Так ведь это — космические корабли? — не веря собственным глазам, обернулся к другу Адам. — А вот эти ромбы? Овалы? Чаши? Это — что?
— Ну, если есть ракеты и самолеты, то, видимо, это — оставшаяся часть сириусянского воздушного флота.
— Летающие тарелки, что ли?
— Похоже, — согласился Барт.
— Какого же размера этот рисунок вблизи, если так издалека все четко видно?
— Точно такого же. В этом и есть загадка. Сам увидишь. У входа в пещеру, кстати, есть прелюбопытнейшее панно: спуск знаменитого ковчега, с которого, как утверждают догоны, началась жизнь на Земле.
— Ковчега Номмо?
— Помнишь еще?
— Да тут, что не знаешь, вспомнишь…
— Ну, пойдем? Надо решать, как к хогону лучше подкатиться. Хорошо бы, Моду уже прибыл. Он тут в большом авторитете.
— Слушай, а вход в пещеру много народу охраняет? — Адам продолжал пристально разглядывать далекие рисунки.
— Нет, только сам хогон. Другим там находиться запрещено.
— А когда хогон отходит куда-нибудь?
— А он не отходит. Он там живет. Ему носят еду, питье. Хогон, по догонским меркам, уже не принадлежит к миру живых, ведь им может стать только мужчина за пятьдесят, а пятьдесят — это цикл человеческой жизни.
— Почему так мало?
— Потому что это цикл вращения Сириуса. Помнишь, вся сакральная жизнь догонов строится в соответствии с этим циклом. Они считают, что человеческий век — это пятьдесят лет. Потому и хогона выбирают соответствующего возраста. Вроде бы, он уже принадлежит миру мертвых. Потому способен общаться с предками, узнавать их волю.
— Ну, а если хогон отойдет по нужде? Или приболеет?
— Да хоть совсем уйдет! Все равно к пещере и близко никто не подойдет. Боятся.
— Чего? — ухмыльнулся Адам. — Или кого? Духов?
— Духов, — серьезно подтвердил Барт.
— Отлично! — потер руки Адам. — Значит, у нас в любом случае есть шанс!
— Что ты задумал? — ухватил Макс приятеля за плечо. — И мечтать забудь!
— Да? — Чеченец вырвал руку. — Нет, брат, пустым мне возвращаться нельзя.
— Адам, — холодно сказал Барт. — Я не шучу. Это Бандиагара. Это — догоны. И всякий, кто попытается войти в священную пещеру, будет уничтожен. Так говорят мифы.
— Знаешь, Макс, я очень давно перестал верить в сказки, — устало ответил приятель.
— А твой кристалл — не сказка?
— Вот и посмотрим, — кивнул Адам и уверенно зашагал вперед.
Ченнелинг… ченнелинг… — звучало в голове у Ольги красивое новое слово.
Дорога то светлой лентой вспархивала на высокие округлые возвышенности и тут же темным ручейком стекала с перевалов вниз. И там, внизу, все еще клубился недовольный клочковатый туман, пытаясь уцепиться за асфальтовые неровности и многочисленные выбоины.
Машина неслась легко и стремительно. Несмотря на темноту, вести ее стало почему-то гораздо проще. Словно кто-то невидимый услужливо подсказывал Ольге, где чуть притормозить, чтобы не влететь в колдобину, где легонько сместить руль, объезжая ямку, а где, напротив, прибавить скорость, потому что трасса гладка и безопасна.