Восьмой дневник

А потом досталась мне книжонка о военнопленных гитлеровской армии – их тут было тысяч тридцать, и прекрасно им жилось в сравнении с российскими сынами, тут же рядом в лагерях сидевшими. О них когда-то лично позаботился отец народов, усатый палач, дороживший международным мнением. Да, да, ещё первого июля сорок первого года (катилась по всем фронтам и отступала Красная армия) вышло «Постановление о военнопленных», где предписывалось кормить их по норме тыловых частей Красной армии и точно так же обслуживать по медицинской части. Это «Положение» активно и назойливо сообщалось во все органы мировой печати, убийца миллионов ревностно заботился о гуманности своего облика. Речь шла не только о еде, но о самой атмосфере заключения. Не было у пленных вермахта одежды унизительно однотипной – солдаты сохраняли обмундирование своё, а офицерам даже разрешались знаки отличия и холодное оружие. И на работу офицеры выходили только по собственному желанию. И вдруг наткнулся я на мелкий факт, который в часовой столбняк меня поверг, и сигарет за этот час я выкурил почти что пачку. В одном из отделений лагеря работал в госпитале пленный военврач по имени Конрад Лоренц. Тот самый основатель науки этологии, получивший в начале семидесятых Нобелевскую премию за «исследования социального поведения животных». Он, по счастью, выжил, а в его книгах часто попадаются наблюдения, почерпнутые из лагерной жизни. А сидел я, машинально запаляя одну сигарету о другую, потому что живо вдруг вообразил, сколько учёных его уровня (да пусть и пониже) лежат в земле великих советских строек. Мне как-то приятель дал на посмотрение довольно редкую книгу (маленького тиража) – «Репрессированные геологи». Там приводились краткие сведения о шестистах (приблизительно) геологах, прошедших через сталинские лагеря. Часть из них выжила, а остальные – даже не всегда известно, где погибли. Я сидел и думал о вполне реальном горестном и праведном мероприятии: вот если бы о физиках, врачах и химиках, биологах и всяческих гуманитариях такие собирались книги их коллегами – какой великий поминальник о далеко не худших россиянах вышел бы в России! И ещё понятно зримо стало бы, откуда нынешний упадок…

Мне давно уже хотелось знать побольше о Вятлаге. С этим гибельным лагерем сплошного лесоповала были у меня связаны какие-то очень личные чувства: там отбывал свой первый срок Саша Гинзбург – великая, по-моему, личность в истории российского свободомыслия, здесь отсидел (и выжил, слава богу) замечательный поэт Борис Чичибабин, общение с которым никогда я не забуду, об этом лагере пронзительно и страшно написал Дмитрий Панин (тот, который Сологдин в «Круге первом»). Мне в этот приезд и о Вятлаге стало многое известно. Потому что мне была подарена удивительная книжка – «Экономика ГУЛАГА как система подневольного труда», написанная по материалам Вятлага. Ох, не для блаженного вечернего чтения годилась эта книга, только я её листал несколько дней подряд после отъезда. Из неё и почерпнул я то, что изложить хочу, а вот об авторе её – немного позже, ибо это тоже очень важно.