Восьмой поверенный

«Семерка» внизу слева заболела после полуночи. Сначала боль разбудила его, потом заставила встать, выпить небольшими глотками остававшиеся в шкафу двести миллилитров виски, наконец погнала его на первый этаж на поиски еще более крепких напитков или каких-нибудь таблеток. Он на цыпочках спустился вниз по лестнице, неслышно включил свет на кухне и стал последовательно перебирать все полочки и ящички, двигаясь слева вниз, потом направо и вверх. В какой-то момент ему показалось, что кто-то стучится во входную дверь. Он замер. Прислушался. Ничего. Только дождь. Ясное дело, кто на Третиче стал бы в такое время да в такую погоду стучать в чужую дверь? Он продолжил поиски, которые вновь прервал тот же звук. Он медленно подошел к двери, ведущей из кухни, открыл ее и высунул голову в коридор. Снова не было слышно ничего, кроме дождя, этого доисторического душа, который безуспешно продолжал пытаться смыть в море и Третич, и Синишу, и его кошмарную боль. Когда он уже хотел вернуться обратно на кухню, вновь раздался стук. Во входную дверь. Поверенный вздрогнул. Какому безумцу может прийти в голову среди ночи, в полтретьего, здесь, посреди моря, стучать в чью-то дверь? И каким безумцем надо быть, чтобы в такой дождь, в полтретьего, открыть эту самую дверь?

— Кто там? — прошептал поверенный, но стучавший, очевидно, его не слышал, поскольку в следующий раз постучал чуть сильнее.

В этот момент на противоположном конце коридора открылась дверь в комнату старого Смеральдича. Бледное лицо старика в изношенной пижаме, сидящего в инвалидной коляске, напоминало посмертную маску.

— Откруой ей, Христа роади! — закричал он. — Откруой ей, тут есть тоакие, кто хуоцет споать!

Синиша послушался и медленно пошел к входной двери. Он осторожно повернул ключ, нажал на ручку и… Снаружи стояла Муона, держа в одной руке зонт, а другой протягивая ему узелок, свернутый из кухонного полотенца.

— Жучь энто! — сказала она таким тоном, как будто сердилась за что-то на поверенного. — Чу зис, андэстуд? Итс нэйчурал пэйнкилла!

Как только Синиша боязливо взял сверток из ее рук, Муона развернулась и скрылась в ближайшем переулке.

— Как переводчик я должен тебе помочь, — послышался сверху, с узкой лестницы, заспанный голос Тонино-младшего. — Она сказала, что ты должен жевать то, что она тебе дала. У тебя что-то болит?

— Зуб, парень. Я готов вплавь добраться до материка, лишь бы перестало.

— Тогда жуй.

На кухонном полотенце, разложенном посередине стола, лежало восемь темно-зеленых лохматых горошин, свернутых из каких-то листьев. Боль в глубине челюсти позволила Синише лишь слегка усмехнуться самому себе перед тем, как он взял в рот первый шарик и начал жевать его. Сначала он ощутил такую горечь, какую не чувствовал никогда в жизни, потом во рту начался настоящий пожар, который далее сменился сладостью перезрелого фрукта, а в конце снова пришла горечь каких-то адских испарений — то, что он жевал, стало успокаивать боль меньше чем через минуту.

— Дружище, что это такое? Из чего она сделала эти шарики?

— Точно не знаю, — зевнул сидевший за столом Тонино. — Смесь местных растений и каких-то еще, которые она привезла с собой в виде семян из Австралии и посеяла здесь, по всему острову. Не хочу брать грех на душу, но люди говорят, что внутрь она также кладет высушенную козью горошину.

Синиша несколько раз гадливо цокнул языком:

— Как по мне, так это свежее лошадиное…

— На Третиче нет лошадей.

— Да знаю я, просто говорю, какой вкус. Отвратительно, и не просто похоже, а знаешь… Ладно, а что мне делать с остальными? Она мне ничего не сказала: жевать, когда заболит или независимо от этого, например три раза в день перед едой, как лекарство?

— Принимай, только когда заболит. Если там состав как обычно, то каждый шарик действует где-то час-полтора.

Вечером того же дня, с опухшей щекой и истощенный от убийственной боли, придерживаясь за плечо Тонино, поверенный кое-как дотащился до дома Бартула и Муоны Квасиножич.

— Мы воас аспетовали церез пуол цаса, в три куарты… — сказал им Барт вместо приветствия. — Но прошу в пуогреб.

Через массивные деревянные двери, выкрашенные в черный цвет, они попали с улицы сразу в погреб. Как только они вошли, Барт закрыл двери на засов и жестом показал Синише на маленькое кресло посреди комнатки. Потом он взял большую глиняную чашку и наполнил ее каким-то спиртным напитком.

— Н-н-н-н-н… — подал голос поверенный, махая руками и вертя головой.

— Не ноад бояца, повери, донт би фрэйд. Энто не для тебя, итс фо май тулс, — ответил, улыбаясь, Бартул и достал из ящика завернутые в полотенце стоматологические щипцы: одни побольше, другие поменьше. Хозяин дома протер их тем же самым полотенцем и погрузил в чашку: — Дизинфэкша!