Восьмой поверенный

Стояла первая безветренная ночь. Буря и южный ветер постоянно чередовались на протяжении последних нескольких недель, часто сменяя друг друга в течение дня. В последний день зимы на Третич обрушился, пусть и с небольшим опозданием, обычный для этого времени года «зимский горбинол» — сильнейший юго-западный ветер, который на несколько часов превратил Пиорвый Мур в адские врата, через которые море перебрасывало в неглубокую третичскую бухту волны двухметровой высоты. Потом все стихло. В первую полночь весны, в атмосфере тишины и покоя, которая, как змей-искуситель, просачивалась даже через закрытые окна, Зехра первый раз испытала с Синишей оргазм. Впервые — с ним и шестой раз в своей жизни.

— Я ж те говорила! А? Чист по Ленину: работать, работать и еще раз работать! Качество приходит с количеством.

Синиша с удовольствием давал ей возможность поважничать, побыть надменной, насладиться ролью великой учительницы. Он знал, что через пятнадцать-двадцать минут истинное положение дел все равно всплывет на поверхность, а ее юношеская бравада сменится нежной благодарностью.

— Коть, чего молчишь? Скажи чё-нить…

Синиша еще немного помолчал, а потом вдруг расхохотался. Ему захотелось сказать ей, какой у нее красивый потолок, и за одну секунду в его голове промелькнули все события последних шести месяцев, день за днем, и он не смог удержаться от смеха.

— Тебе ж ведь тоже приятно, правд? — спросила она с опаской, обнимая его сбоку руками и ногами.

— Приятно, да, правда… Ты слышала теорию, что человек лучше всего себя чувствует в то время года и в то время дня, когда он родился? Я родился через несколько минут после полуночи в конце весны, так что кто знает: вчера началась весна, может быть, наш успех с этим как-то связан, а?

— Откуд я знаю, наверн, но я думаю, что ты б это осилил и посредь зимы, ровно в полдень, если б раньше сюда приехл.

— Да… У тебя тут нет сигарет? Я свои оставил на столике.

— Я те принесу.

Зехра спрыгнула с кровати и натянула большой джемпер Синиши.

— Хошь еще пива?

— Можно одно, только не очень холодное.

— Хорошо, котик.

Оставшись в комнате один, Синиша вновь стал смотреть в потолок. Белый, глупый, скучный и пустой, как и любой другой потолок на свете, как и потолок в его новой комнате по соседству с Зехрой, в которую он переехал две недели назад. Он больше не хотел жить в доме Тонино, где старый инвалид-симулянт, дождавшись подходящего момента, рано или поздно умертвил бы его ножом или топориком, как циловека. Тонино, Селим и Корадо Квасиножич со своим ослом помогли ему перевезти все вещи за один раз, а Зехра, прячась от гостей, занятых распитием сливовицы, застелила ему кровать в самой маленькой комнате на втором этаже. Там он спал редко, потому что, как правило, проводил ночи в постели Зехры. Однако та жгучая, кипучая страсть, которую он ощутил, когда смотрел «Похотливую Крошку», и несколько раз потом, во время марафонов с исполнительницей главной роли, уже давно исчезла без следа и трансформировалась в физиологическую рутину, нередко требующую больших усилий. Однако последние три ночи Синиша старался ублажить Зехру, как никогда прежде. Не ради себя и не для того, чтобы что-то доказать: да, он старался для Зехры, но еще больше — для Тонино. Он чувствовал сильнейшую потребность как-нибудь его отблагодарить, хоть немного успокоить угрызения совести, которые одолевали его после того утра, которое они встретили вместе с ним, Домагоем, Тристаном и Изольдой, после конфликта с его отцом и переезда в этот дом на краю света и разума. Он хлопнул себя по лбу и отвесил себе две пощечины, когда до него дошло, что нужно сделать. Три ночи подряд он, с помощью коктейля, состоящего из тотальной концентрации и распаленной фантазии, удерживал эрекцию, чтобы наконец удовлетворить Похотливую Крошку, миниатюрную матерь всех индийских слоних, чтобы быть хотя бы наполовину уверенным в возможности осуществить свой план.

Зехра вернулась с сигаретами, пепельницей и пивом, сняла джемпер и вновь пристроилась рядом с ним.

— Ты прост чудо, знаешь?

— Слушай… Можешь оказать мне одну услугу?

* * *

— Любая угроза абсолютно контрпродуктивна, даже не думай об этом. Ты уже предпринял все цивилизованные меры, которые предпринимали твои предшественники, кроме одной, но и она, в общем-то, бесполезна.

— Какая? — спросил поверенный своего переводчика, хотя сегодня его не интересовало ничего, что касалось работы.

— Ты мог бы съездить на заседание совета общины Первич-Вторич и лично поучаствовать в их работе, добиться какого-либо решения на благо Третича и на основе этого мотивировать местных жителей на проведение выборов и участие в политической жизни муниципалитета.

— Какое еще благо? Какое благо? — стал, сам того не желая, сопротивляться Синиша. — Все блага на Третич по пятницам привозят итальянцы. Больше вам ничего и не требуется.

— Потому я и сказал, что это было бы бесполезно.

— Ясное дело. Ладно, проехали, не будем о работе. Скажи мне лучше, когда ты последний раз выходил вечером в свет?