— Нет. — Я протянула руку к ноутбуку на ночном столике, который он не мог видеть. — Я только что прочитала письмо от Мелли.
Возможно, это лишь порождение моего пылкого ума, но могу поклясться, что услышала вздох облегчения, прежде чем он сказал:
— Дорогая, я не могу встречаться с твоей лучшей подругой.
— Почему нет? — резко спросила я.
— А если ничего не получится?
— Боишься, что она набросится на тебя с кулаками? — парировала я и, прежде чем он успел ответить, продолжила: — Потому что если это так, то не волнуйся. Это для изменщиков. Это всем известно. И раз ты мог оставаться с Мариэль так долго, и не пойти налево, тебе не о чем беспокоиться.
— Дело не в этом.
— Тогда в чем?
— Вы двое очень близки, и если…
— Она заставляет тебя смеяться.
— Да, но…
— Она красивая. Стильная. У нее есть свои деньги.
— Это правда, но…
— Она считает тебя красивым. Ей нравится проводить с тобой время. Ты заставляешь ее смеяться.
— Это очень много значит, Мими, однако…
— Никаких «однако», — огрызнулась я. — Нам, девушкам, нужно это. Нам нужно громкое заявление. Мы должны знать, что ничто другое не имеет значения, ничто,
Лори молчал.
— Лори, — прошипела я. — Ты меня слышишь?
— Я сейчас же вешаю трубку.
— Нет, не вешаешь, — отрезала я.
— Тогда как я смогу позвонить Робин?
Я покачнулась, успокаиваясь, затем оторвала телефон от уха и отключилась.
— Хочешь громкое заявление?
Мой взгляд упал на Микки, который стоял на своей стороне кровати в пижамных штанах и смотрел на меня.
— Не задавай вопросов, на которые знаешь ответ, Микки Донован. Ты — король громких заявлений.
Его лицо смягчилось прямо перед тем, как он сказал:
— Приготовься, детка.
— Знаю, — согласилась я. — Робин чокнутая, в хорошем смысле, но будет нелегко, потому что у Лори тоже есть свой багаж.
— Я не то имею в виду.
— Что ты имеешь в виду?
Он двинулся со своего места возле кровати в другой конец комнаты, мимо меня, к своему пиджаку, перекинутому через подлокотник кушетки. Он взял его, порылся в карманах, вытащил несколько сложенных вчетверо бумаг и подошел ко мне.
Затем он протянул их мне.
Я взяла их, но даже не взглянула.
— Путеводитель, — объявил он. — С дерьмом разобрались. Даже позвонил Конраду. Он заберет детей, и через два дня мы поедем в «Keys». — Я моргнула. — Насколько большой камень он тебе купил? — спросил он.
— Три с половиной карата, — машинально ответила я.
— Тогда готовь свою руку, дорогая, потому что ты знаешь, мне придется взять верх над этим дерьмом и сделать все лучше.
Тогда я уронила бумаги, бросилась в его объятия, толкая назад, пока мы не упали на кровать и я подпрыгнула на Микки.
А потом я уже была вся на нем.
— Детка, не знаю, спят ли дети, — сказал он (мои дети, его были у Рианнон).
— Они ничего не услышат.
— А что, если они…
Я подняла голову, нахмурила брови и посмотрела на него.
— Ты собираешься увезти меня в «Florida Keys» и просить моей руки?
— Ну… да.
— Тогда мы трахнемся, чтобы отпраздновать это.
Его губы дрогнули.
— Трахнемся?
— Быстро, жестко, грубо, — я наклонился ближе, — и
У меня перехватило дыхание от того, как быстро он перекатился на меня сверху.
— Чтобы все было по-тихому, всю работу придется делать мне, — заявил он. — Когда ты сверху, то громко стонешь.
Меня это вполне устраивало. Я усмехнулась.
Мой парень поцеловал меня.
А потом он меня трахнул.
Мы вели себя так тихо, как только могли.
После того, как я привела себя в порядок и оделась в ночнушку, а Микки в пижамные штаны, мы лежали в темноте в постели.
— Я люблю тебя, Микки Донован, — прошептала я.
— Я тоже люблю тебя, без-пяти-минут-Амелия-Донован, — прошептал он в ответ.
Амелия Донован.
Боже.
Я закрыла глаза и глубоко вжалась в его тело.
Его руки судорожно стиснули меня.
— Черт, тебе это нравится.
— Я счастлива, — только и смогла сказать я.
— Да, — согласился он.
Я откинула голову назад и в темноте посмотрела на его лицо.
— Вспышка? — он скользнул рукой вверх по моей спине, через плечо, обхватывая мою щеку.
— Нет, детка. Видишь ли, примерно девять месяцев назад, плюс-минус несколько недель, одна вспыльчивая брюнетка переехала на другую сторону улицы, и эти вспышки стали историей. Теперь я живу ослепленный жизнью, что не так уж и плохо.