Воспарить к небесам (ЛП)

Несмотря на то, что я знала, что не имею на это права, но материнские чувства внутри меня кипели из-за того, что мой сын-подросток (да, и дочь) полагали, что могут выдавать мне очень ограниченную информацию о том, куда они идут и с кем. Черт возьми, мать подруги Пиппы должна была выйти, подойти к моему дому и представиться мне.

Но мне пришлось преодолеть вскипевшие чувства. Позволить себе остыть. Дать им то, что им нужно. Принять это и двигаться дальше.

Так я и сделала.

Пережила этот день.

И следующий, когда они, не сказав мне ни слова, не выходили из своих комнат ни для чего, кроме как совершить набег на холодильник.

Пока не пробило пять часов. Время уезжать и возвращаться к отцу.

— До скорого, — сказал Оден, направляясь к двери.

Пиппа промолчала.

Я умирала внутри и молила Бога, чтобы у меня хватило сил прийти в себя, потому что впереди меня ждали долгие недели зияющей пустоты. Когда они не будут отвечать на звонки. Не будут отвечать на сообщения. Ни на что.

И я решила использовать эти недели, чтобы показать им, что все изменилось.

Я не пойду на работу к их отцу и мачехе и не устрою скандал. Я не поеду к ним домой и не ввяжусь в спор с Мартиной. Я не пойду на их школьные мероприятия, чтобы смутить, публично направив свою желчь на их отца и мачеху (хотя такое случилось летом, но на их школьных мероприятиях я бы такого не сделала).

Я буду той, кем обещала стать, когда писала им по электронной почте, что переезжаю в Мэн и все изменится.

Да, я буду именно такой и никак иначе.

Они увидят.

Боже, я надеялась, что они увидят.

ГЛАВА 2

Они не ответили

На следующий день я ехала по Кросс-стрит, главной улице Магдалены, не по поручению и не по делам, а просто изучая местность своего нового дома.

Я родилась в Калифорнии, и хотя Конрад переехал вести практику в Бостон, и мы прожили там два года (а потом еще два года в Лексингтоне, штат Кентукки), я никогда не была в штате Мэн.

Судя по тому, что я видела, мне он нравился. Он был красивым. Тихим. Малонаселенным. Успокаивающим.

В воздухе чувствовалась прохлада, хотя было начало июня, к такому я не привыкла, и беспокоилась, что, не имея в пределах досягаемости всего, чего бы хотелось, вроде магазинов, ресторанов и кинотеатров, розовые очки спадут. Но мне понравилась эта перемена.

И факт практически отсутствующего автомобильного потока, был главным плюсом.

Для женщины, которой нужно было заново открыть себя, относительно сонный прибрежный городок штата Мэн казался идеальным местом, чтобы внутренне сосредоточиться, не отвлекаясь ни на что.

Таковы были мои мысли, когда в сумочке зазвонил телефон.

Мои дети больше года не звонили мне по собственной воле.

Я все еще надеялась. Я находилась здесь. Близко. Не в Калифорнии, а они в Мэне, как это было в течение последних десяти месяцев.

Может, они почувствовали себя скверно из-за того, что все выходные игнорировали меня.

Может, им понравился новый дом (потому что, кому бы он не понравился? он был потрясающим) и хотели спросить, могут ли показать его своим друзьям.

А, может, я была безумна, надеясь.

Но мысль о потере надежды до крайности пугала меня.

Так что я надеялась.

Я увидела дорогу со знаком «Хавер-Уэй», свернула от нее направо, на стоянку. Я повернула к свободному месту, поставила машину на стоянку и схватила сумочку.

Я вытащила телефон и уставилась на него.

Неудивительно, что это были не мои дети.

Это была моя мать.

С тех пор как я уехала из Калифорнии, она звонила уже не в первый раз. Она звонила раз в день, начиная с того дня, когда я села в машину с чемоданами и отправилась через всю страну.

И это происходило только один раз в день, независимо от того, что я не отвечала на ее звонки. Она не была бы настолько невоспитанной, чтобы звонить больше одного раза, даже если бы ее единственная дочь, которая была опустошена разводом, а затем выместила это на своей семье, впервые в жизни ехала через континент, чтобы приложить все усилия для спасения своей семьи… и себя.

Хоть это происходило и раз в день, я не ответила ни на один звонок.

Я знала, что это кончится не очень хорошо. Я также знала, что она позвонит и на следующий день. И, возможно, на следующий. Она не будет сердиться на меня. Ее голосовые сообщения не становились горячее.

Нет.

На следующий день позвонил бы отец.

Его слова звучали бы горячо, но от них веяло бы холодом.

Интересно, хватит ли у меня смелости не ответить на его звонок?

По правде говоря, я была удивлена, что не сдалась и не ответила на один из маминых звонков.

Но я этого не сделала, потому что во время моей долгой поездки по стране я поняла о себе, по крайней мере, одну вещь: она была спусковым крючком. Как и мой отец. Они были спусковыми крючками, которые посылали меня вниз по пути права на чувства, ощущая себя при том ничтожной. Путь, где по какой-то причине я не могла контролировать свои действия. Я делала то, что в меня заложили. Я делала то, что от меня ожидали. Они щелкали переключателем, и все, что могло быть мной, исчезало, а все, что было во мне воспитано, включалось и брало верх.