ВОСПЕВАЮЩИЕ БИТВУ

Каждое лето молодые люди уходили в поход за лошадьми в бассейны рек Платт и Арканзас. Индейцы применяли для этого тактику изнурительного загона, предварительно окружив табун мустангов, начинали гнать лошадей от одного человека к другому, доводя их до полного изнеможения, после чего набрасывали на шею мустанга петлю, валили на землю, стреноживали и уже позже приступали к объездке. Обычно из таких походов охотники за лошадьми возвращались с уловом в 40-60 голов. В 1943 году лесник из резервации Розового Бутона (Rosebud) рассказал Джону Юэрсу, что старики поведали ему, как ездили охотиться на диких лошадей в свои излюбленные места: близ нынешнего города Альянс в штате Небраска, где была целая сеть узких каньонов, и длиннющее ущелье вдоль реки Шайен в штате Вайоминг. Многие эти каньоны заканчивались глухими тупиками. Индейцы подолгу гнались на своих конях за мустангами, а в последний момент на ходу пересаживались на своих лучших скакунов, прибережённых напоследок для решающего рывка. Одна из групп охотников везла с собой заготовленные петли, прицепленные к раздвоенным концам длинных палок. Как только мустанг оказывался в пределах длины палки, на шею ему накидывалась петля, а палка отбрасывалась прочь. Охотник спрыгивал со своего коня, чтобы завалить и связать пойманное животное. А вот воспоминания Мато Нажина: «Шест, который я увидел в руках отца, был более трёх метров длиной… Пока отец заготавливал палки, дедушка достал верёвку, свитую из тонких ремней, достал также ремни и ремешки, то нарезанные из оленьей кожи, то из шкуры бизона; некоторые из них были длинные, другие короткие. Отец выбрал ремешок из оленьей кожи и привязал его к концу шеста, потом привязал другой ремешок почти на середине шеста После этого он взял верёвку и сделал большую петлю. С двух сторон он подхватил петлю ремешками прикреплёнными к шесту. Так получилось приспособление для ловли мустангов… И вот весь лагерь пришёл в движение… Всадники с укрюками в руках мчались на быстроногих скакунах… Отец уже почти догнал мустанга. Он держал наготове свой укрюк и налаживал петлю из верёвки… Когда мы достигли подножия холма, отец поднял укрюк и опустил его над головой мустанга. Через секунду петля уже скользнула по шее дикой лошади. Теперь отец дёрнул шест изо всей силы и оторвал его от ремешков, которые придерживали расправленную петлю, – укрюк сделал своё дело, его можно было выбросить, мустанг был на аркане» («My People the Sioux»). В войне против Поуней и Арикаров верх обычно брали Титоны, благодаря своей многочисленности. Редкий летний сезон заканчивался без того, чтобы в стойбище не привезли множество вражеских скальпов. Впрочем, никакого ограничения на военные походы в смысле времени года не существовало. Пляски со скальпами происходили весьма часто. Монотонные военные песни, сопровождаемые визгливыми голосами женщин, раздавались постоянно, равно как и заунывное оплакивание павших в бою. Враги тоже были далеки от идеального характера и рвались в бой, дабы расквитаться за свои унижения и потери. Они подкрадывались к стойбищам Титонов чуть ли не еженощно, чтобы угнать пяток-другой лошадей или убить одиноко бродящего за пределами деревни человека. Умерших хоронили обычно на высоком помосте, что было распространено среди всех равнинных племён. Сам же процесс погребения мог отличаться один от другого пышностью. В 1866 году от тяжёлой болезни скончалась дочь Крапчатого Хвоста, когда деревня стояла на берегу Пыльной Реки. Перед смертью она высказалась, чтобы её похоронили в форте Ларами «на горе возле могилы Старого Дыма». Дым доводился семье Крапчатого Хвоста родственником и в былые годы занимал высокое положение среди Титонов. Форт Ларами располагался в 260 милях от стойбища Опалённых Бёдер. «Когда она умерла, деревню охватил ужасный плач. Со свежеубитого оленя сняли шкуру и хорошенько прокоптили её, затем завернули в эту шкуру тело умершей девушки, туго перетянув шнурками. Таким образом труп был некоторым образом забальзамирован… Стояла слякотная погода. Путь до Ларами был извилист и холмист. Мёртвое тело лежало на двух белых лошадках, крепко связанных между собой… Пятнадцать дней двигалась траурная процессия под звуки непрекращающихся рыданий… В двух милях от форта индейцев встретили солдаты, чтобы проводить к укреплению… На следующий день возле могилы Старого Дыма на двенадцатифутовых шестах установили площадку и набросили поверх неё шкуру бизона. К шестам прибили хвосты и головы двух белых лошадей, доставивших труп в форт. Тело не развернули, но оставили внутри оленьей кожи и укутали ещё в красное одеяло, после чего положили в гроб… Женщины приближались к умершей и подолгу говорили ей что-то, некоторые шептали, будто сообщая ей нечто сокровенное. Каждая оставляла покойнице что-нибудь на память: зеркальце, нить цветных бус, сосновую шишку. После этого гроб закрыли, и женщины принялись поднимать его на помост. Мужчины стояли вокруг, но ни один из них не сделал движения, чтобы помощь женщинам. Поверх гроба положили свежую бизонью шкуру и привязали её к помосту ремнями» (Gleed «Letters»).