Воспитание

В курортном домике в георгианском стиле с тремя крыльцами, построенном в 20-е годы и опустошенном в последние недели войны, - в водах перешейка мы обнаруживаем ванну, усеянную ракушками, - они живут очень скромно целый год, решив в 1945 году, после извещения о гибели их племянника Юбера в Германии, продать за бесценок свою современную клинику «Бельвю» в Сент-Этьене.

Усадьба состоит из центрального здания и постройки слева, под названием «блинная», к которой примыкает курятник, где петухов, кур и цыплят нередко ощипывает слишком сильный ветер. Справа от главного строения, в зарослях тамариска, небольшая деревянная беседка в русском стиле, где наш двоюродный дядя все еще лечит некоторых жителей окрестных хуторов и деревень: там он делает незамысловатые операции. Таможенная тропинка - всего в двух шагах от большого крыльца, за полем картофеля и решеткой.

Мы приезжаем с мыслью, что будем весь день свободны, на ветру, на песке, в воде, все животные примчатся со дна морского и с небесных высей играть с нами, а мы станем их ловить, разводить костры на пляже и жарить там ракушки и крабов: вести жизнь дикарей. Но едва наши родители уезжают обратно на юго-восток, здесь воцаряется строгий порядок: два долгих купания в день, на пляже внизу, практически входящем в имение, активный моцион, частые прогулки на окрестные хутора, фермы и к рыбацким домикам. Мы помогаем двоюродной тетке готовиться к празднику Прощения[89]: собираем фрукты на тропках, продукты на фермах, вырезаем гирлянды. После полудня, со двора большой, очень старинной и очень загаженной фермы, я вижу в гранитное отверстие главных ворот большой мясной пирог, блестящий в полумраке на какой-то колоде, вокруг роятся блестящие мухи и осы.

За столом дети молчат до самого десерта: я уже слышу многое из того, что говорится о современной политике. Жорж Дюамель[90] друг моего двоюродного дяди еще с войны 1914-18 годов, когда он, молодой врач, ухаживает за ранеными в одной из мобильных хирургических частей, каждый год проводит здесь две недели отпуска со своей женой Бланш Альбан, чье настоящее имя - Бланш Б., она родом из Бюрдиня под Бург-Аржанталем.

Он очень высокий и толстый (каштановый костюм), очень добрый, слегка сентенциозный (маленькие круглые очки): основатель унанимистской группы «Аббатство»[91] вместе с Жюлем Ромэном[92] и Шарлем Вильдраком[93] известным романистом и эссеистом, Дюамель с 1945 года заседает во Французской академии. Его присутствие еще больше принуждает меня к молчанию, но я не помню ни единого его слова. В книжном шкафу нашей матери в Бург-Аржантале есть полное его собрание той поры, каждый сброшюрованный том подписан твердым, размашистым, вытянутым и густым почерком, с посвящением нашим отцу и матери, которую он знал еще подростком и которую очень любит.

Наш двоюродный дядя весьма почтительно относится к своему другу Жоржу, который выводит его в одном из романов. Наш дядя очень благообразен, с седой бородой, в темном велюровом костюме и пилотке военного врача цвета хаки, его жесты точны, степенны и размеренны.

Еще с 20-х годов им прислуживает Антония С., родом из Фирмини. Мы проводим с ней много времени, и когда, возвращаясь с кухни, она проносит морские блюда над или между убеленными головами этих важных особ, то, указывая на них подбородком, улыбается нам так широко, что ее морщины становятся еще глубже. Она разговаривает с моим двоюродным дядей запросто, и это его забавляет. Утром рыбаки с перешейка возят свой улов от дома к дому и от фермы к ферме. Они раскладывают в корзинах дары моря и рыбу перед дверью кухни, Антония выбирает то, что ей нужно, и приступает к работе. Нам разрешается присутствовать и даже помогать ей, мы узнаем много нового о ночной рыбалке, состоянии моря, стойкости либо усталости рыбаков в каноэ. Сдирание шкуры с крабов-пауков увлекает нас надолго, но мы очень уж голодны.

До полудня нам запрещается играть вокруг левого крыла дома, где мой двоюродный дядя отдыхает, читает и пишет, лежа на большой белой кровати - много мебели перевезено из сент-этьенской клиники.

Едва проснувшись, он выходит в крестьянской одежде, чтобы приготовить куриный корм в прямоугольных ящиках, где месит кухонные отбросы, и затем несет его против ветра в курятник. Вечером, после позднего ужина, он уединяется до часу ночи в своем кабинете, куда никто не заходит и где всегда темно, посреди книг, журналов, писем, хирургических инструментов, банок с органами, на галерее застекленного шкафа он, бездетный, хранит в стеклянном саркофаге мумию ребенка, привезенную из Египта около 1900 года, после того, как его отец, одинокий и вновь разорившийся, умирает там от холеры.