Воспитание ангела. Сборник рассказов

Парень открыл калитку и вразвалочку подошёл к милиционеру. Опытный взгляд Сиротина не обнаружил в глазах незнакомца ни тени страха или хотя бы уважения. Более того, милиционер узнал в нём героя страны Ивана Холина, – чемпиона по боксу, недавно победившего нокаутом гигантского американского негра.

– Товарищ Холин? – поперхнулся Сиротин. – А вы как здесь?

Кроме бабки Матрёны, которая всех спортсменов называла «гузнотрясами», все мгновенно обступили боксёра. Борис нашёл где-то бумажку и попросил автограф. Зинаида не удержалась и пощупала его мощный бицепс. Илья со странным чувством дежавю всматривался в лицо товарища Холина до тех пор, пока тот движением бровей не дал ему понять, что тот поступает, по крайней мере, неприлично.

– Так в чём дело, товарищ милиционер? – спросил молодой человек.

Дед невольно отступил подальше в сторону, ожидая унизительного разоблачения.

– Тут, товарищ Холин… – начал Сиротин.

– …Иван Виленович, – помог ему Холин.

–Тут расследуется уголовное дело о попытке непредумышленного… —Сиротин сделал паузу, отыскал глазами Матвея, вдруг важно надулся и продолжил, – а может быть умышленного убийства внука родным дедом.

– Ужас какой, – вскрикнула Зинаида и подальше отодвинулась от Матрёны.

– Что вы говорите, – сделал серьёзное лицо Холин. – Тогда, может быть будет лучше пройти в дом. Дело-то архиэкстраординарное.

Не дожидаясь приглашения, он вошёл в избу. За ним потянулись остальные. Холин быстро нашёл кухню и сел за стол. Сиротин расположился напротив. Дед, Матрёна и Илья застыли в дверях. Сзади напирали понятые.

Сиротин достал из планшета докладную доктора и протянул Холину. Тот быстро просмотрел бумагу и вопросительно уставился на Сиротина. Его чёрные глаза лучились спокойствием и доброжелательностью, но Сиротину вдруг показалось, что губы товарища Холина на мгновение изогнулись в презрительной усмешке. Сиротину это страшно не понравилось.

Сиротин

С некоторых пор Сиротин возненавидел столичных молодых людей подобных Холину, уверенных в себе, вызывающе спокойных в присутствии представителя органов. Он даже мог назвать точную дату зарождения этого чувства – февраль 1956 года. Тогда им, молодым служителям социалистической законности, только что покинувшим стены московской школы МВД, зачитали секретный доклад Хрущёва.

Это была катастрофа. На следующий день Сиротин не вышел на работу. Заперся у себя в комнате в общежитии и устроил вторые похороны товарища Сталина. В первый раз, одиннадцатилетним мальчиком, он стоял в скорбном молчании на центральной площади города Боровска перед памятником великому вождю и рыдал, уткнувшись лицом в колючую чёрную шинель отца. И вот сейчас, через три года, на дно опустевшего второго стакана водки, с кончика размякшего от хмельной влаги носа упали одна за другой три мутных жертвенных капли.

Три дня Сиротин пил, пуская к себе только вахтёршу, тётю Глашу, которая приносила ему водки и хлеба. Она же во второй визит поставила у двери ведро, заметив, что молодой сержант не выходит в туалет. Сиротин намёк понял, перестал мочится из окна и устроил из ведра парашу. На четвёртый день, весь помятый и сырой он появился на боевом посту в районном отделении железнодорожной милиции. И товарищи его не осудили. Только новый начальник отделения майор Борщов, вынужденный от внезапного появления сержанта прервать разводку, недовольно заметил:

– Зашёл Иван Приблудный, запутавшись в соплях.

Сиротин с ненавистью взглянул на начальника, но сдержался. Согнал с места рядового Лобанова и тяжело уселся на жалобно вскрикнувший под его грузным телом стул.

Уже в первые дни своего дежурства, вглядываясь в лица пассажиров в вагонах пригородных электричек, Сиротин осознал, что всё изменилось коренным образом. Его время и время его отца – бывшего начальника РУВД города Боровска – ушло безвозвратно. В вагонах стало многолюднее, шумнее и, что самое удивительное, – веселее. Несколько раз Сиротин даже услышал имя великого вождя в качестве персонажа анекдота. Безбилетники – а их стало в разы больше – теперь не бледнели перед блюстителем порядка, а начинали безбожно врать и отказывались платить штраф, смиряясь только в отделении после подписания протокола. При встрече в узком проходе между лавками молодые люди, подобные Холину, останавливались, закрывая проход представителю закона и, нагло глядя в глаза, заставляли отступить с прохода. Вместо игры в карты или распивания спиртного пассажиры теперь больше читали газеты или книги подозрительного вида и содержания. С лёгкой руки какого-то Эренбурга это страшное время стали называть «оттепелью», которая с каждым годом становилась всё больше похожа на буржуазно-либеральный шабаш. Новый генсек не только не пресёк всё это в корне, но наоборот, дошёл до того, что евреям разрешили выезжать в Израиль со всеми нашими советскими секретами и награбленным добром.