Джонатан Гордон так описал свои первые впечатления от наблюдения за взаимодействиями самцов и самок: «Я ожидал, что эти огромные самцы будут навязывать внимание не расположенным к ним самкам; но то, что я увидел, не имело ничего общего с моими ожиданиями. Напротив, самец сам оказался в центре пристального внимания со стороны всех членов группы». Зрелые самки, молодые киты и совсем детеныши норовили прикоснуться к телу самца и потереться о него. «Складывалось впечатление, что его присутствие доставляет им большое удовольствие, – продолжает Гордон. – Самец же, со своей стороны, оставался воплощением невозмутимого спокойствия и добросердечной мягкости»[61]
. Так, наблюдатели не раз видели, как самец мягко удерживает детеныша своей пастью, как бы с любовью лаская его.Инициаторами спаривания, по-видимому, выступают самки. Пока нам ничего не известно о том, что именно кашалоты находят сексуально привлекательным. При появлении нескольких самцов самки могут проявлять интерес лишь к одному из них, причем не обязательно к самому крупному. Иногда даже при появлении очень большого самца самки не обращают на него внимания.
После спаривания самцы продолжают странствия, растворяясь в темно-синей морской бесконечности. «Ибо… милорд Кит, при всем своем пристрастии к будуару, к детской комнате совершенно равнодушен и, будучи великим любителем странствовать, оставляет за собой по всему свету своих безымянных отпрысков», как сказано у Мелвилла.
Значение этого с точки зрения культуры кашалотов совершенно однозначно. Постоянное перемешивание ДНК подтверждает, что разделение кашалотов на кланы, а также их самоопределение в принадлежности к тому или иному из них не имеют под собой генетической базы. И то и другое – результат исключительно научения. Кланы формируются из-за усвоенного взаимного притяжения между одними семьями и такого же усвоенного отторжения между другими. С точки зрения генофонда все кашалоты, по сути дела, одно племя. Но с точки зрения
Семьи
Глава шестая
Софокл возвращается в наш мир внезапным прыжком, похожим на взрыв, и с оглушительным грохотом, как если бы из океана вдруг вырвался школьный автобус. То, как эта огромная квадратная голова, эта темная туша может взлететь над водой, кажется невероятным – но ведь взлетает же, и мы видим ее прыжок своими глазами. Наш сегодняшний послеполуденный выход в море начинается очень многообещающе.
Проходит несколько минут, и – пфу-у-уш-ш-ш! – почти рядом с нами выныривает Иокаста, шумно обновляя воздух в своих легких.
В полукилометре от Иокасты показывается Лай. Полкилометра для них вообще не расстояние, и минут через десять они одновременно вскидывают хвосты и снова ныряют.
Часом позже Иокаста и Лай всплывают недалеко друг от друга, в 3,6 километра от того места, где они занырнули. Добавьте к этому расстояние, пройденное вниз, а затем вверх, и получится, что в общей сложности они проплыли около 5,5 километра.
Все это время юная Иона кажется предоставленной самой себе. Но она неотступно следует за матерью, Софокл, только поверху, и каждый час ненадолго воссоединяется с ней.
В этом-то и суть: в бескрайнем океане поддержание семейного единства требует постоянных усилий. Иначе говоря, действия китов –
Не существует в мире ни учебника, ни свода правил, по которым кашалоты учились бы быть кашалотами. Есть только потребности и обобщения, ритмы и образцы. А в конечном итоге – обширный глубокий океан и семейные узы.
Когда вы слышите слово «кит», первое, что приходит вам в голову, – это «тяжелый». Но в воде кит практически невесом. Да, у китов огромная масса. Но в океане масса не имеет прямого отношения к весу. На суше действует гравитация. Океан противопоставляет ей плавучесть. На суше масса соотнесена с весом, но в воде она соотнесена с расстоянием. В воде кит может летать. Крупное океаническое животное с каждым толчком преодолевает большее расстояние, нежели существо меньшего размера. Это облегчает путешествия в глубину и к поверхности и объясняет огромность ареалов обитания и немыслимую дальность миграций.