Воспитание дикости. Как животные создают свою культуру, растят потомство, учат и учатся

Многим молодым птицам приходится немало учиться, наблюдая за родителями и другими взрослыми особями, а попугаям, возможно, даже больше, чем остальным. Вот почему попытки восстановить популяции попугаев за счет искусственного разведения этих птиц в неволе, а потом их реинтродукции в природу – дело очень трудное и ненадежное. Совсем непросто обучить маленьких или осиротевших птенцов распознавать, скажем, съедобные и несъедобные плоды, пока они живут в безопасных клетках, а потом просто взять и распахнуть дверцы. «При клеточном содержании, – говорит Сэм Уильямс, – вы никак не можете научить их, где, когда и как отыскивать пищу, или показать, какие деревья годятся для обустройства гнезда». Тем более что окружающий ландшафт неоднороден и все время меняется. «Просто взять и выпустить на волю птиц, которых мы не подготовили должным образом к выживанию, было бы неэтично», – убежден Уильямс. Хуже того – это и не сработает. Перспективы выживания выпущенных из неволи особей выглядят весьма плачевно, если у них нет ролевых моделей, которыми могли бы выступать дикие старшие сородичи. Провал в передаче культурных традиций между поколениями свел на нет все попытки реинтродуцировать в природу толстоклювых ара в тех районах юго-западной части США, где их естественные популяции полностью исчезли. Исследователи, занимавшиеся охраной этих птиц, не сумели обучить выращенных в неволе попугаев отыскивать традиционную для их вида пищу в лесу[163]. А вот если бы у попугаев были родители или социальная группа, они научились бы подобным вещам сами собой, между делом.

Особи старших поколений также играют важнейшую роль в социальном обучении молодых птиц миграционным маршрутам. Молодняк разных видов аистов, грифов, орлов и соколов нуждается в указаниях взрослых для того, чтобы без ошибок следовать стратегическим миграционным путям и находить важнейшие места остановок[164]. К большой чести орнитологов, занимающихся охраной уязвимых видов, они сумели побудить молодых журавлей, гусей и лебедей следовать за сверхлегкими летательными аппаратами, которые выступали в роли «суррогатных родителей» в их первых перелетах к местам зимовки. Молодые птицы культурным способом усваивали знания о маршрутах этих перелетов и в последующие годы пользовались ими уже при самостоятельных миграциях. Четыре тысячи видов птиц ежегодно мигрируют, и Эндрю Уайтен из Сент-Эндрюсского университета полагает, что следование за опытными птицами может быть «потенциально очень значимой сферой культурной преемственности»[165].

Многие молодые млекопитающие – лоси, бизоны, олени, антилопы, горные бараны и козлы и многие другие – тоже постигают важнейшие миграционные пути и пункты их назначения, полагаясь на опыт старших хранителей традиционного знания[166]. Борцы за охрану диких видов периодически предпринимают попытки реинтродуцировать тех или иных крупных млекопитающих в некоторые районы, где их к тому времени уже полностью истребили, но, поскольку животные оказываются в незнакомой местности и не знают, что можно есть, где скрывается опасность, куда идти при смене времени года, большинство этих попыток переселения окончились неудачей. В случае с рыбами гуппи синеголовые талассомы и желтополосые хемулоны, подселенные учеными к уже существующим естественным группам, следовали в поисках пищи и убежищ за резидентными особями. В дальнейшем новички продолжали пользоваться теми же традиционными маршрутами и после того, как исходные обитатели этих мест, у которых они учились, исчезали[167]. Мы, люди, тоже перенимаем у других манеру одеваться, пищевые предпочтения и склонность к определенной музыке. Зачастую нас даже не приходится специально учить таким вещам; просто мы с самого рождения погружены в образ жизни, который ведут наши старшие поколения.

Если просто взглянуть на обитающих в природе птиц и других животных, признаки культуры обычно не видны. Особенно явно наличие культуры ощущается тогда, когда она почему-либо разрушается. И тогда мы замечаем, что путь к ее восстановлению, то есть поиск ответов на вопрос: «Как мы живем в этом месте?», оказывается очень труден, а иногда и гибелен. В проекте Уильямса бывшие ручные попугаи показали себя худшими кандидатами на возвращение в природу: они не умеют адекватно взаимодействовать с дикими ара и все время держатся ближе к людям[168].

Сам Уильямс описывает принятую его командой процедуру реинтродукции как «чрезвычайно медленную». Сначала ученые приучают птиц, предназначенных для выпуска в природу, к использованию кормушек. Благодаря этой подстраховке попугаи получают возможность исследовать лес и усваивать базовые знания. Они постепенно расселяются все шире и пробуют питаться природным кормом. В некоторых программах по спасению видов считается большим успехом, если выпущенным на волю животным удается оставаться в живых в течение года. «Но один год ничего не значит, – говорит Уильямс, – для птиц вроде ара, которые достигают зрелости не раньше восьми лет от роду».