Сам по себе этот вариант неплох. Чаще к нему прибегают мамы (и некоторые папы), у которых мало поддержки (им некогда тратить время на налаживание доброжелательного общения). Особенно это распространено среди матерей-одиночек.
Такой тип контроля часто используют домашние тираны (как отцы, так и матери). Довольно часто он встречается среди отчимов: они дают задания детям, исходя из того, что те невероятно глупы и не справятся, если их не дергать каждые пять минут.
На основании этой типологии Баумринд строила свои исследования и выделила несколько стилей воспитания:
Для лучшего понимания влияния контроля на детей она провела несколько крупных научных работ, направленных на изучение отношений матери и ребенка. К сожалению, ее группы не были достаточно сбалансированы, и это привело к искажению некоторых результатов, что потребовало дальнейшего осмысления и новых научных работ. Впрочем, Баумринд не ограничилась первым исследованием и продолжала развивать свои научные гипотезы в течение многих лет.
Другие ученые многократно пересматривали и оспаривали ее результаты. Одной из первых (и наиболее аргументированных) статей стала работа Кэтрин Льюис.
Критика Льюис была направлена на то, что контроль — пусть даже самый доброжелательный — не единственный процесс формирования отношений в семье. Она обращала внимание на то, что родители в целом активно создают среду своим прямым участием в жизни ребенка, в диалогах с различными инстанциями. К тому же (это затем подтвердилось) Льюис обращала внимание на то, что родители по-разному относятся к детям и, конечно, меняют системы контроля в зависимости от того, сколько лет ребенку и чем он сейчас занимается.
Эти изменения на протяжении детства ребенка всегда были для ученых сложным аспектом, ведь практически невозможно выстроить исследование так, чтобы наблюдать за всеми деталями (даже лонгитюдные исследования, продолжающиеся в течение десятилетий, обычно позволяют лишь делать некоторые срезы и отслеживать только общие тенденции, но никак не столь важные при ежедневном контакте подробности, как представления родителя о возможностях ребенка, его повседневные практики, тон голоса, отношение к друзьям, учителям и одноклассникам, цели, ценности и ожидания). Все это стало легче отслеживать и документировать с усовершенствованием технологий, но, конечно, в 1970-е годы это было недоступно.
Поэтому чаще всего исследователи просто игнорировали изменения в стиле воспитания (как будто родитель ведет себя одинаково и с младенцем, и с шестилеткой). На самом деле, конечно, изменения есть: когда ребенку от двух до трех лет, все родители становятся более требовательными, ведь, как им кажется, малыш уже все понимает (это не так). Перед школой родители резко меняют уровень требований к ребенку, настаивая, чтобы вчерашний «охотник на лягушек» или «отважная исследовательница канав» научились замирать на 5–6 часов в день (особенно этого требуют от девочек).
У меня есть любимый пример, касающийся разницы в гендерном воспитании. Возле ленты выдачи багажа в аэропорту стоит мама с двумя детьми (девочка чуть младше, лет семи, мальчику около девяти). Дети, которые только что просидели пять часов в самолете, хотят бегать и дурачиться, «ощупывают» ленту выдачи багажа. Мама одергивает и запрещает это делать только девочке, требуя, чтобы она стояла смирно, в то время как дурачества сына будто не замечает. Более того, мальчик намного больше двигается, но мама на это обращает мало внимания, зато каждое движение дочки комментирует в негативном ключе («не дергайся», «что ты качаешься», «встань ровно»).
Когда ребенок становится подростком, почти все родители, облегченно выдохнув, отстраняются и сводят общение к считаным минутам в день. И зря. Именно в этом возрасте диалоги и эмоциональная поддержка очень важны для детей: их учебная нагрузка вырастает в разы, неуверенность в себе становится непереносимой, гормональный фон постоянно скачет, появляется очень много страха и неопределенности как в отношениях, так и в дальнейшей жизни.