Воспитание поколений

«Не шуба греет человека, а человек шубу». Эта характеристика, в сущности, не образ, а деловое определение. Но по воздействию на читателя она равнозначна образу. Афористичность определения заставляет запомнить его и пробуждает острый интерес к следующим страницам книги, к разъяснению — да может ли это быть, что человек греет свою шубу? Определение воздействует на эмоции читателя своей неожиданностью и забавностью.

Не являясь образом в прямом смысле слова, — оно продукт образного мышления, мышления художника.

«Кочергу можно заставить давать свет!» (раскалив её). Сопоставление раскалённой кочерги с лампочкой накаливания или, что менее очевидно, со свечой совершенно точно. Оно выполняет важную функцию в тексте — в предельно краткой, запоминающейся форме указывает на единство принципа свечения: «Возьмём ли мы свечу или лампу, всё равно какую — электрическую, газовую, керосиновую или какую-нибудь другую, — все они светят оттого же, отчего светит кочерга: от накаливания».

Афоризм разъяснён. Но только отчасти. Читатель уже понимает, что электрическая лампочка накаливания светит, как кочерга, потому что раскалена. А свеча, керосиновая лампа?

Тут нужны ещё разгадки.

А вместо них новая загадка: не было бы света, если бы не было копоти. Это снова не образ, а точное определение. Но оно обращено прежде всего к эмоциям читателя. Оно непонятно, возбуждает острое любопытство, заставляет работать мысль: ведь читатель знает, что копоть затемняет пламя. Любопытство возбуждено до предела — пора дать разъяснение. И оно дано — кратко и ясно.

Так от абзаца к абзацу, от главы к главе поддерживается и повышается интерес читателя к материалу. Каждое разъяснение требует нового. И не разрознённые сообщения даёт автор — он куёт крепкую цепь знаний.

Разумеется, поиски таких характеристик и определений — работа художника. Писатель всегда, так же как учёный, ищет в вещи, с которой он знакомит читателя, приметы, характеризующие и её своеобразие, и её место среди других, знакомых читателю вещей. Но, в отличие от учёного, он ищет слова, выражения, которые сделали бы предмет понятным и в то же время вызвали бы у читателя те или иные эмоции.

Подобные характеристики заставляют по-новому, с неожиданной стороны узнать предмет или явление, увидеть его в различных аспектах и связях, усвоить его самые существенные признаки.

Но это лишь одно из средств художественной выразительности, определяющих литературное своеобразие книг Ильина но истории техники.

Некоторые другие способы изложения обусловлены стремлением Ильина привлечь читателя к активному познанию материала книги, к работе над ним.

Иногда Ильин призывает нас внимательнее, чем обычно, вглядеться в рисунок в книге. И тогда с помощью автора мы можем найти в старинной гравюре множество интересных деталей: оказывается, фигуры двух мастеров за столом и двух разговаривающих в стороне от них горожан могут дать представление и о способах производства часов в XVIII веке, и о некоторых социальных моментах — о взаимоотношениях ремесленников со знатью.

А иногда автор привлекает читателя к научной работе, например давая возможность вслед за Шамполионом разгадывать египетские иероглифы и тем самым освоиться с некоторыми методами палеографии.

Часто Ильин раскрывает корневое значение слова, чтобы установить связь между различными понятиями, расширить кругозор читателя, приучить его вдумываться в слова, анализировать их и сопоставлять:

«Люди умирали, а предания оставались. Мы потому-то и называем их «преданиями», что они передавались от одного человека к другому».

Или:

«Стирать бельё — это и значит стирать с него грязь, вроде того, как мы стираем резинкой написанное на бумаге».

А иногда Ильин показывает, как сохраняются в современном языке старинные выражения:

«Задолго до того, как день был разделён на двенадцать часов, люди узнавали время по солнцу. Мы и сейчас ещё, вместо того чтобы сказать «в таком-то часу», говорим: на рассвете, в полдень (то есть когда солнце выше всего на небе), на закате, в сумерки, после захода солнца».

Так находит Ильин самые различные способы установить связи между известным читателю и новым для него, сделать сложное, незнакомое интересным и понятным.

Иначе, чем рассказы об искусственном освещении, о часах и книгопечатании, построена книга того же, первого, периода работы Ильина — «Сто тысяч почему». Она посвящена каждодневным загадкам, возникающим перед подростками, и таким, казалось бы, простым вопросам, которые и в голову не придут: почему вода тушит огонь, почему хлебная мякоть в дырочках, зачем воду пьют, что такое картошка, бывает ли у огня тень?

Потребность в таких книгах всегда была очень велика. Ещё Белинский, обращаясь к детским писателям, говорил: