Родители учили нас быть родителями, на своем примере показывая, как разговаривать и обращаться с ребенком. Но влияние пережитого в семье опыта на то, какими матерями и отцами стали мы сами, не ограничивается конкретными воспитательными методиками, которые мы снова пускаем в оборот. Воспитание не просто навык, который можно приобрести, как умение готовить или столярничать; участвующие в этом процессе психологические силы делают вопрос гораздо сложнее. И многие из этих сил могут действовать даже без нашего ведома.
Откровенно говоря, я не решаюсь углубляться в эти вопросы, поскольку подобные дискуссии пестрят вполне серьезными отсылками к «внутреннему ребенку», от которых у меня нервно дергается глаз. Но не вижу, как можно этого избежать. Бессмысленно говорить о том, что не дает вам быть более хорошим родителем, не обдумав, как полученное воспитание сформировало архитектуру вашей личности. От этого зависит не только то, что вы делаете со своими детьми, но и то, чего не делаете. Это показывает, как вы делите обязанности со вторым родителем, одинаково или по-разному относитесь к мальчикам и девочкам. Это помогает определить, выражает ли ваше повседневное поведение базовое уважение или неуважение к детям. Это влияет на то, что вас раздражает и огорчает и каким образом вы выражаете эти чувства.
Конечно, замысловатые психологические толкования не всегда необходимы, чтобы объяснить, почему мы как родители делаем неудачный выбор. Иногда мы теряем терпение просто потому, что дети требуют слишком многого: они бывают шумными, неряшливыми, эгоцентричными. Как я уже отмечал в начале, воспитание подрастающего поколения — занятие не для слабаков, и есть дети, растить которых сложнее, чем других. Тем не менее того, что этот ребенок доставляет немало хлопот, совершенно недостаточно для оправдания методов лишения любви или других инструментов контроля. Немалое количество исследований показывает, что основные стили воспитания у людей «формируются еще до того, как [они] приобретают непосредственный опыт взаимодействия с собственными детьми». Эти стили глубоко укоренены в опыте, который они получили давным-давно[140]
.Недавно один читатель оставил на моем сайте сообщение, в котором говорилось: «Я словно посторонний, ставший неожиданным свидетелем крушения поезда, наблюдаю, как мои друзья используют те же воспитательные приемы, которые ранили их самих в детстве. Не самое приятное зрелище». И я бы добавил, не самая простая задача — определить, почему так происходит. Люди, о которых он говорит, по-видимому, не просто так сознательно приняли решение сделать своих детей такими же несчастными, какими были они сами. Что-то другое должно объяснять это повторение. Что-то обязано растолковать странный, нелогичный, даже трагический факт, что многие взрослые, весьма критически относящиеся к своим родителям, тем не менее создают семью, пугающе похожую на ту, из которой они сбежали. (Или ту, из которой
Одно объяснение предложила психоаналитик Алис Миллер: «Многие воспроизводят жестокие поступки и отношения, которым были подвергнуты в детстве, чтобы иметь возможность и дальше идеализировать своих родителей»[141]
. Согласно ее основному постулату, в нас живет мощная бессознательная потребность верить: все, что делали наши мамы и папы, было для нашего блага и во имя любви. Слишком угрожающей кажется даже тень мысли, что взрослые могли быть не вполне благонамеренными — или компетентными. И чтобы уничтожить любые сомнения, мы делаем со своими детьми то же самое, что наши родители делали с нами.Другое объяснение этого вопроса предложил Джон Боулби, британский психиатр, благодаря которому в психологии появилось новое направление — теория привязанности. Он утверждал: если вы не испытали на себе эмпатическое воспитание, трудно самому стать таким родителем. То же можно сказать о безусловной любви: если вы ее не получали, не сможете и дать. Люди, которых в детстве принимали лишь условно, аналогично принимают других (в том числе собственных детей). У нас есть доказательства, что это действительно так (см. выше
). Воспитанные таким образом родители привыкли воспринимать любовь как дефицитный товар, который выдается порциями по расписанию. Oни считают, что их дети, как когда-то они сами, должны находиться под строгим контролем.