Воспитание верности у котов и мужчин

— Я тебя не люблю, Егор! Я тобой болею, — сказала я тогда ему. — Не живу с тобой, а умираю от счастья. А смерть — это и есть нежизнь. Вот у нас с тобой и будет нежизнь. Потому что я буду оглушительно счастлива. Как в сказке. А так не бывает, понимаешь? Счастья не может быть много. Оно не может длиться бесконечно. И всегда резко обрывается. Я буду жить вечном страхе, что твой самолет упадет, что твоя машина перевернется, что небо расколется над твоей головой. А со Стасом я буду спокойна.

И вдруг все стало так кристально ясно, что я даже зажмурилась от этого невыносимо-яркого света мысли, блеснувшей, как молния. И пусть будет нежизнь! Пусть падают самолеты и раскалывается небо над головой! Пусть под ногами трескается кора земли и оттуда бьет раскаленная лава! Пусть это все просто будет! Что ждет меня здесь? Тесто на калачи? Засол огурчиков? Права Матильда, тысячу раз права. Будет как в "Бесприданнице": разговоры с теткой Карандышева о соленых грибах. Жизнь наша сермяжная. Жизнь наша обычная. Такая, как у мамы, тетки, как у всех женщин нашего городка. Как у самой России, которая тоже женщина. И судьба у нее горькая, тяжелая, неподъемная, как кладбищенская плита. Недоля замордованной мужем женщины. Нет, не могу! Не хочу! Не буду!

Гости за моей спиной громко перешептывались, обсуждая затянувшуюся паузу. Мама, перегнувшись со стула, едва не падая на траву, судорожно зажала в побелевших пальцах платок, всхлипнула и тихо прошептала:

— Доченька, ну что же ты, моя хорошая? Просто скажи: "Да!"

И, обернувшись к гостям, мама виновато зачастила:

— Это у нее от волнения. Она сейчас скажет, — мама судорожно схватила за руку побледневшую, как мел, сватью Наталью Викторовну. — Да не беспокойтесь! Она у меня еще со школы такая: как, бывало, переволнуется, так прямо вся немеет и застывает. Да, Танюша? — она сорвалась с места, подбежала ко мне и заглянула в глаза.

Нет, нельзя смотреть в мамины глаза. Только не сейчас! Я обвела взглядом гостей, ища Егора. Почему мне все время кажется, что он где-то здесь? Наблюдает за мной, сжимая в сильных пальцах сигарету. Физически чувствую его присутствие: запах одеколона, тепло кожи.

Это какое-то наваждение. Или я просто жду, что он вдруг появится из-за кустов и скажет, спасая меня:

— Не делай этого, Таня!

Как тогда, на рынке в Абу-Даби, когда он вдруг возник из ниоткуда, словно рыцарь на белом коне. Но Егор не появился. Да он и не придет. Не будет отговаривать. Некому меня спасать. Значит, нужно самой. Хоть раз в жизни. Настал тот час, когда только сама. Не глядя в глаза мамы, я сунула ей в руки круглый свадебный букетик и прошептала Стасу:

— Прости меня, Стас!

— За что простить, Таня? — брови Стаса удивленно поползли вверх.

— За то, что сейчас сделаю! — я подхватила платье и торопливо пошла по проходу.

17 глава. Отомри, невеста без места!

Матильда вскочила со стула и бросилась навстречу мне.

— Разговоры с теткой Карандышева, — шепнула я ей на ходу.

— Поняла тебя, милая, — Матильда деловито кивнула.

— Что здесь происходит? — отец Стаса опомнился первым и попытался броситься за мной.

Но Матильда перегородила проход, широко раскинув руки. Вздернув подбородок, она звонко воскликнула:

— Коньяк — это единственное, что прояснит ситуацию. Давайте выпьем! Как говорили древние римляне: ин вино веритас! Истина в вине!

Отец Стаса навис над ней всем своим немаленьким ростом и возмутился:

— Да к черту коньяк! Какой на хрен веритас? Что вы чушь несете? Дайте пройти! Что это за цирк? Таня, стой!

В его властном голосе был закодирован такой незыблемый приказ, что я невольно остановилась. Но Матильда сдаваться не собиралась.

— Вы правы, любезнейший! — решительно произнесла она. — Никакого коньяка. Только водки! — она обернулась ко мне и еле слышно выдохнула:

— Отомри, невеста без места!

И в этот момент все пришло в движение, словно Матильда, как фея, произнесла волшебное слово. Гости вскочили с мест. Часть из них бросилась к родителям Стаса, на ходу бормоча слова утешения. Часть заторопилась к столикам, ломившимся от элитного алкоголя, чтобы успеть накатить перед тем, как убитые горем семьи несостоявшихся сватов попросят всех на выход. В проходе началась давка, которая пришлась очень кстати.

Я побежала по проходу, пытаясь подхватить длинный шлейф. Запутавшись в нем, чуть не упала, но в этот момент почувствовала облегчение.

— Я держу эту чертову тряпку! — раздался сзади Риткин бас.

Она ловко подхватила шлейф и побежала за мной. За ней мелко семенил Аркаша.

— Риточка, я помогу, оставь! — тяжело дыша, он попытался перехватить шлейф, но споткнулся и растянулся, пропахав носом траву.

Мы с Ритой остановились, но Аркаша, не поднимаясь на ноги, махнул маленькой ручкой:

— Бегите! Я догоню!

— Боже ж ты мой! — взревела Ритка. — Горе мое! Ты ж просто выставочный экземпляр еврейского несчастья! Танька, подожди! Я его врагам не оставлю!

— Командир, брось меня! — простонал Аркаша, держась за разбитый нос, из которого потекла струйка крови.