Пять машин сразу закувыркались и на неослабевающей скорости понеслись в кювет. Задние резко затормозили, заюзили, обходя друг друга, но новые залпы буквально крошили обшивки следующих машин, добираясь быстрой неминуемой смертью до новых водителей. Еще три машины сошли с дистанции. Начали взрываться перевернутые. Задние автомобили почти на месте разворачивались и на еще большем газу уходили обратно. Но последним двум не повезло. Их продырявило столько пуль, что прямо на ходу взорвались и горящими факелами долго мчались вслед ушедшим машинам.
Монахи не стали добивать выскакивающих из подбитых и перевернутых машин. Немцы без команды полем быстро ретировались подальше от опасного места. Хан Хуа с отроками бросил машину, присоединился к основной группе. Некоторое время Мин и Хуа смотрели на горящие автомобили. Мин спросил: — Руса нет? — Нет. — Сен Ю?
— Тоже никаких известий.
По знаку старшего вся группа быстро снялась с места и легким бегом через малый перевал побежала к вертолетам.
Брюнер злобно плевался в окно машины, материл всех и вся. Его срывающийся голос фанатично гнал автомобили вперед, под жалящие пули монахов. Машины визжали на поворотах, кувыркались, горели ярким пламенем, взрывались праздничными петардами, испускали снопы ярко горящих искр. А он все гнал и гнал погоню навстречу гибели. Немцы целились, палили из всех стволов. Но что они могли сделать из коротких легких автоматов, пусть и несущих в минуту сотни мелких пуль, против мощных крупнокалиберных винтовок, которые, как снаряды, вгоняли тяжелые пули в мчащиеся навстречу смерти машины. Брюнер видел. Видел, что примитивный армейский нажим в лоб, бандитская бравада не помогает.
Автомобиль монахов оказался бронированным. Колеса почти до самой земли прикрыты стальными пластинами. Как только немцы приближались ближе ста метров, точность огня монахов повышалась в несколько раз, и тогда очередная машина преследования слепо летела в кювет, и там ее пассажиры находили скорый и печальный конец. Даже вертолеты: борта, на которые Брюнер так надеялся, как Гитлер на сверхоружие, не помогли.
Монахи имели мощные винтовки, разрывные и бронированные пули и пользовались ими очень грамотно и умело. Некоторые попадания были такой точности, что машину на ходу разрывало от мощного взрыва бензобака. Получалось, что пуля иногда проходила весь корпус машины.
Такое положение вещей и страшило и губило всю нанятую храбрость немцев.
Монахи уходили. Уходили без потерь. А Брюнер ежеминутно терял автомобиль с людьми. И как ни проклинал группенфюрер фортуну, не скрежетал до боли старческими зубами, они, нехристи и негодяи, уходили. Приходилось гнать погоню, не обращая внимания на тяжелые потери. Чутье старого вояки подсказывало, что надо прекращать, продумывать иные варианты мщения, но генеральские амбиции не позволяли отступать от намеченного.
— Стрелять всем! Стрелять из всех стволов! — продолжал кричать он по рации. И стреляли. Кто мог. Но могли только три первые машины вести огонь. Остальные были закрыты первыми и только выжидали, когда очередная сойдет с дистанции, чтобы сразу же начать свой скорый отсчет навстречу гибели. После того, как уже одиннадцать машин остались гореть где-то на обочине, и тупому стало бы ясна бесперспективность погони. Брюнер чего-то выжидал. Боялся признаться в очередном проигрыше неизвестным китайцам. Иной команды не следовало, и конвой на предельной скорости несся дальше. Брюнер искусал все губы, таращил глаза по сторонам, чтобы ухватиться хоть за какую-нибудь победную или хотя бы спасительную идею. Но все было трагично и тщетно.
Вся кавалькада мчащейся колонны быстро и красиво входила во владения гор. Скорость спала на поворотах, но все равно была предельно опасной. Шоссе живописно закружило средь холмов и отрогов горных хребтов.
И, когда… О, боже… Он услышал дружные плотные залпы, далеко разносимые эхом по окрестностям, с больной головы подумал было, что это где-то армейские силы помощи подключились. Но впереди трагично и обреченно почти одновременно несколько машин закувыркалось и загорелось. Одна ярко взорвалась. Понял. Дошло. Поверил-засада. Но чья? Раздумывать было некогда. Залпы гремели с механической точностью.
— А-а-! — истошно заорал он в рацию. — Назад!!! Все назад!!!
Его, флагманский кабриолет, умно шедший сзади первым развернулся почти на месте и сиганул со спринтерской скоростью обратно. Остальные, не хуже своего командира, виртуозно произвели такой же маневр и также дружно понеслись обратно. Со стороны казалось, будто это демонстрация ходовых качеств автомобилей разных марок.
— В Рио? В Рио! Все в Рио! — продолжал кричать он в рацию, как очумелый, глядя назад и подсчитывая перевернутые машины. Совсем немного их оставалось в его распоряжении. Кажется одиннадцать. А было тридцать одна. Негодяи.
— На раненом монахе отыграемся, ребята! Мы с него шкуру живьем снимем! Скотина! Что б они сдохли, как русские в сорок первом. С нами бог! Зиг хайль!!..
И много, много прочих громких и нецензурных выражений.
Глава тринадцатая