Воспитанник Шао. Том 4. Праведный Дух Абсолюта

— Господин генерал, у нас достаточно накалённая обстановка. Вы же знаете, какая, потихоньку, разворачивается жестокая борьба в прихожих спальни Мао и на задворках «Запретного города». Мы подготовили сотню с лишним отроков для помощи Дэну. Через месяц мы ждём и Руса в Пекине. Вы же знаете, что иностранцам любого ранга очень трудно попасть в Поднебесную.

— Да. Кроме кремлёвских агентов.

— Несомненно. Половина мест в гостиницах занято людьми из СССР. А вторая половина, думаю, вы догадываетесь.

— Раз вы так спрашиваете, то скорее всего — людьми жены Мао, Цзян Цин.

— Да.

— Дэну будет очень нелегко.

— Он это понимает.

— Наверное, мы здесь с Советами на одной платформе.

— Вполне.

— Я попробую через пару недель объявиться в Пекине. Вы там сможете быть?

— Смогу. Для нас особых преград нет. Тем более, что Чан всегда нам сделает соответствующие пропуска.

— Он и нам сделает. Но нам нужно много. Если наших некоторых людей оформлять как тибетцев: есть шанс?

— Думаю, что да. Тибетцы отличаются от самих китайцев. В Тибете много европейцев уже пятыми поколениями живут.

— А какие ещё провинции можно использовать?

— Те, которые рядом с границей СССР. Там двести и более лет разного рода европейцы живут.

— Это идея.

— Тем более, что многие вживлены в приграничные районы, как спящие шпионы — спящие до поры до времени.

Эксперт догадливо рассмеялся.

— Попробуй таких выяви. У них и дети уже чистокровные китайцы.

— Несомненно. И информированы они не хуже нас.

— Это точно.

— В Шанхае много европейцев. Там они уже второй век живут.

— Надо поднять бумаги. Мысль хорошая.

МакКинрой неожиданно встрепенулся.

— Уважаемый настоятель, прекращаем. А то мы с вами сильно разговорились. Вану это не понравится.

— Да, да. Всего хорошего, генерал. До встречи.

— До встречи.

Глава десятая Бешенство разума. Красный дракон Мао

«Я — вождь земных царей, я царь Ассаргадон.

Владыки и вожди, вам говорю я: горе!

Едва я принял власть, на нас восстал Сидон.

Сидона я ниспровёрг и камни бросил в море.

Египту речь моя звучала, как закон,

Элам читал судьбу в моём едином взоре,

Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.

Владыки и вожди, вам говорю я: горе!

Надпись царя из династии

Аргонидов в переложении.»

Валерия Брюсова.

Сегодня Председатель великой страны не вкушал мозги маленьких обезьянок и не торопился вкушать женское грудное молоко молоденьких мамочек. Вечность молодости не получалась. Вечность здоровья, тоже. В чём-то, самом главном, природа не доработала для великих и величайших. У крышки гроба, почему-то, все не только равны, но и жалки. Жаль. Очень жаль.

Старый, больной и дряхлый, но ещё великий и ужасный, для большой страны, Мао сидел на диване под клетчатым пледом, ёжился от проникающего озноба. Взгляд у него был притухшим, но по-прежнему, узким и злым. Племянник, незаметный и незаменимый, министр-советник, настороженно сидел напротив и чутко ловил глухие слова мудрого и всесильного дяди.

Неподвижное лицо Председателя серело и бледнело от внутренних болей организма. Он медленно, шаркающее, выдавливал из себя внутренние обиды собственных болячек.

— Что-то мне всё хуже. Что-то плохо и хуже. Жить, даже не охота от болячек внутри. Готовы, эти тибетские старики, меня лечить, оживлять: или не готовы?

— Наши официальные доктора не спешат, советуют тщательнее изучить их методы, возможности.

— Они, что, тупые? Полгода изучают. Всю жизнь работают по специальности, практикуют, людей режут миллионами, а толку? Где прогресс в науке? Зачем наши доктора тогда, хватит иностранных, они умнее. За деньги, но совестливее, эффективнее.

Гномик умно пожал плечами, кивнул головой.

— Дядя, но по вас не скажешь, что вы при смерти.

— Если б ты знал, как это мне даётся. Пока не подох, надо думать о стране. Этим, наверное, и живу. Цель и есть сама жизнь.

— И вы один с такой великой целью.

— А её хотят от меня отнять. Сволочи. Ублюдки. Всё, что я великого строил, присвоить себе. Политические негодяи.

— И исторические, тоже.

— Верно мыслишь. Я всегда верил тебе.

И великий Кормчий, зло и с душевным пафосом советского агитатора, мощно давил на дрожащую в комнате спёртую атмосферу подозрительности и страха.

— Что-то эти черти от меня важное скрывают? Мне бы не было так всё хуже и хуже. Следи тщательней за моим личным доктором Ли Чжисуем.

— Не может быть, дядя. За каждым доктором, лично, постоянно следим. И за стариками, за каждым следят наши опытные, преданные революции, агенты.

— Толку. Толку. Может, кого-нибудь из них, пора пристрелить?

— Надо подумать. Найти в ближайшем роду каких-нибудь предков подозрительных.

— А стариков, тибетцев?