— Что-то неопределённо тихо, пугающе, угрожающе для будущего нашей страны, накапливается в мраморных комнатах и огромных залах партийного ЦК. Никто из народа не проявляет соболезнующего интереса к драгоценному здоровью моего мужа. Что это? Молчаливая оппозиция? Тихий саботаж? Подковёрный бунт неопределившихся? Колыхающаяся, грозная тень начинающего восстания? Бесшумный ропот народной оппозиции? Предгрозовая разминка? Чёрное око страшного Урагана? Где народ? В домах? Почему не на улицах? Где флаги? Где всенародная преданность делу Председателя? Где? Где наши идеологи? Где радио? Почему все молчат? Где телевидение? Почему только хмурые сыщики и тупая армия в работе? Где преданные учащиеся? Студенты? Где ликование? Где расширяющийся шум и растущий гром нашей великой страны? Почему история не продолжается? Почему история затихла? Этот год не должен быть годом великой скорби. Он должен быть годом новых свершений и новых побед на пути строительства коммунизма в нашей великой стране. Уважаемый, Чжан, почему ты молчишь? — Она резко махнула краем алого халата. — Где твоё мудрое продолжение радикальных победных идей нашей великой партии?
— Ждём ваших мудрых указаний, уважаемая предводительница.
— Я что, одна должна всё время думать? Где именно ваши мудрые, премудрые предложения? Есть ли у нас сегодня враги, противники, претенденты на власть, на место Председателя? Почему всё так подозрительно и устрашающе тихо? Завтра же вывести на улицы и площади студентов, народ, с флагами, цитатниками. Все должны дружно плакать и громко поздравлять моего великого мужа, его передовые идеи. Его непревзойдённая, указующая цель и вечная, непрестанная, горячая любовь к народу Китая. Во всех крупных и малых городах, в деревнях и провинциях. Уважаемый, Яо, кто сейчас нас поддерживает? Что усиленно разрабатывает твой многочисленный пропагандистский аппарат? Кто наш первый надёжный союзник?
Яо медленно, с почтением поклонился, и ещё медленнее, со степенной хрипотцой, отвечал.
— Пока ваш супруг жив, да продлит Бог его счастливые и непревзойдённые годы ещё на десять тысяч лет, все поддерживают только его. Поэтому все и молчат.
— Чушь! Смрадная чушь! Хитришь, мудрый Яо. Все думают только о завтрашнем дне. Все. Поголовно. От малолеток до стариков. Они все должны быть с нами. Кто сейчас может составить нам конкуренцию?
— Как и что определить, когда все поголовно молчат? Молчат, как в армейском строю, как в сыром карцере. Глаза у всех хитрые и молчащие. У всех одновременно пропали голос, речь. Слов не помнят. Где собственная честь? Где собственная гордость?
— Скажи мне, мудрый, государственный ведун, с кем наша страшная служба «Общественной безопасности»?
— С вашим супругом, уважаемая. Министр «Общественной Безопасности», Хуа Гофэн, каждый день посещает покои вашего супруга. Генерал Чу, там же близкий друг вашего мужа: с кем ему ещё надо быть?
— Правильно. Значит, они должны быть и с нами.
— Несомненно. Но, ранее кончины супруга, они будут молчать, как зимние раки в глубоких корягах.
— Значит, и министр обороны будет молчать.
— Так точно, уважаемая предводительница. И весь генштаб. И министр внутренних дел. И министр иностранных дел.
— Ван Хунвэнь?
— Не он ли, организатор хунвейбинов, народного ополчения?
Он и заместитель Председателя. С кем ему быть?
— С моим мужем и с нами.
— Поговорите с ним. Нас он слушать не будет.
— Верно. А если нам понадобится кого-нибудь арестовать?
— Поговорите с ним: и все министры будут с нами. Но не ранее, кончины Председателя. Иначе нас просто всенародно четвертуют.
— Ты пугаешь меня. Сколько у нас наших людей в ЦК?
— Не больше четверти.
— Этого мало.
— Мало. — Внешне скромно согласился Яо.
— Кого мы можем ещё привлечь в свои ряды?
— Если выведем на улицы народ в поддержку Председателя и его идей, то это привлечёт на нашу сторону какую-то часть членов ЦК.
— Это и сделаем. А кто ещё метит в наследники великих идей партии?
Яо скромно покашлял.
— Достаточным для народного лидера авторитетом пользуется Дэн Сяопин, но он молчит, как крот, и не показывается на люди.
— Надо с ним в ближайшие дни встретиться, узнать его скрытые планы по отношению к власти.
— Попробуем.
— Что вы всё; пробуем, попробуем: надо действовать. Действовать быстро и решительно. Как мой великий супруг. Иначе нас просто заплюют простолюдины. К слабым не идут. Слабых пинают, бьют, в тюрьмы сажают, стреляют. Властитель не должен думать о массе, массах народа. Это как в муравейнике, они должны только исполнять приказы, только. Политическое и экономическое рабовладение должно повелевать ими. Мы не ведём народ: мы гоним его впереди себя к нашим вечным целям — власти и благополучию.
— Великолепная и мудрая Цзян, не говорите такое вслух, иначе нас четвертуют принародно.
— Нового я ничего не говорю. Это то, что придумали большевики, продолжил Сталин, продолжил мой великий супруг в нашей великой стране.
Цзян Цин притормозила, постаралась успокоиться от своих излишне смелых лозунгов, резко присела на стул, кисло улыбнулась, своей искривлённой улыбкой колдуньи, присутствующим. Продолжила.