Воспитательные моменты. Как любить ребенка. Оставьте меня детям (Педагогические записи)

Просыпаюсь в поту в самый страшный момент. Разве смерть – не такое же пробуждение в ту секунду, когда кажется, что выхода уже нет?

«Ведь каждый может найти эти пять минут, чтобы умереть», – прочел я где-то.

* * *

Февраль. Дзельна, 39. Краткие записки⁹⁶.

Каждый десятый накидывается на меня насчет решения вопроса с конфетками и пряниками – я уже впадаю в ярость. Нет других дел, кроме пряников.

Вчера из больницы вернулся мальчик после ампутации ноги из-за обморожения. Сенсация.

Каждый считает своим долгом мне об этом сообщить. Докучливая бессмыслица – я это как-нибудь переварю. Но чтобы этот мальчик был героем дня?

Видно, мало здесь истерии.

* * *

Меня подвели два разумных, уравновешенных и объективных информатора и советника: весы и термометр.

Я перестал им верить. И они здесь врут.

* * *

Тут говорят:

– Первая группа, вторая группа – зона А, зона В, зона C. Говорят: крыло («крыло еще не ходило на завтрак»). Говорят: территория В, территория I. И, в свою очередь: группа мальчиков, группа девочек…

Это случайность, какой-то исторический рудимент, или желание запугать и сбить с толку новичка?

Трудно понять.

* * *

Есть мужчины – то курьер, то коридорный, то швейцар, то дворник. Есть работницы физического труда, служанки, воспитательницы – сегодня родился термин «гигиенистка». Есть «этажные», «палатные», наверное, и ключницы тоже. В тюрьме меня это мало трогало, но здесь мешает. Трудно сориентироваться.

* * *

Есть утренние, полуденные, ночные, больные, выздоравливающие, температурящие, заменяющие и выделенные, выходные и уволенные.

Трудно понять, кто есть кто.

* * *

Смотрит на меня перепуганным взором и отвечает: не знаю.

Словно не работала здесь десять лет и только вчера приехала. Словно я ее спрашиваю про полюс или экватор.

Не знает. Делает по-своему.

Одно спасает: не вмешиваться и не знать, что творит стоглавое вражье войско сотрудников.

* * *

Дети?

Не только дети, потому что и звери, и сволочи, и дерьмо.

Я себя поймал на злоупотреблении: я таким даю неполные ложки рыбьего жира. Полагаю, на их могилах вырастут крапива, лопух да собачья петрушка, не полезные овощи и не цветы, куда там.

* * *

У меня такое впечатление, что сюда присылают отбросы детей и сотрудников из подобных же организаций.

Исключенный из Дома сирот, недоразвитый и вредный хищник снова здесь оказался. Когда в эту проблему в конце концов вмешался немецкий солдат, я сказал полицейскому, что готов взять карабин и встать в караул, а он пусть будет директором Дома сирот, если Фула должен сюда вернуться.

Сюда его поместила мать.

* * *

Персонал:

трубочист должен быть весь в саже;

мясник должен быть в крови (хирург);

золотарь – вонять;

официант должен быть хитрым, если это не так, горе ему.

Я чувствую себя в саже, в крови и вонючим.

Хитрость – так, как я живу: я сплю, я ем, иногда даже шучу.

Хитер я, раз пока жив, – сплю, ем, изредка даже шучу.

* * *

На совет я пригласил:

Брокмана

Хеллерову

Пшедборского

Ганца-Кона

Лифшица

Майзнера

Зандову⁹⁷.

Посоветуйте: известковая вода: хорошо. Что еще?

* * *

После войны люди долго не смогут смотреть друг другу в глаза, чтобы не прочитать в них вопрос: как получилось, что ты жив, что ты выдержал? Что же такое ты делал?

Любимая Анка…

1. Я не делаю визитов. Хожу выпрашивать деньги, продукты, новости, совет, подсказку. Если ты это называешь визитами, то они – тяжкая и унизительная работа. А при этом нужно шутовство, потому что люди не любят мрачных физиономий.

К Хмеляжам я хожу часто. Они меня подкармливают⁹⁸. Тоже мне визиты. Я считаю, что это благотворительность, они – что обмен услугами. Невзирая на доброжелательную атмосферу, любезную и утешительную, и от этого часто устаешь.

Чтение перестает быть отдыхом. Грозный симптом. Я с ума сошел – и меня это уже не беспокоит.

В идиота превратиться не хочется.

2. Пятьсот злотых я отослал. Если мне что-то и грозит, то меньше всего – с этой стороны и в этом вопросе. О нем печется проверенный и сильный друг – чистокровный адвокат. Я ничего без его совета не делаю.

3. Зайду к начальнику отдела кадров⁹⁹. Я не отмахнулся от дела – никакого дела и не было. А что там говорила, обещала и предпринимала пани Стефа, я не знал, потому что никто мне об этом не докладывал. А я уважаю чужие тайны.

4. В моем скромном понимании, я исполняю свой долг, насколько это в моих силах. Если могу – не отказываюсь. Опекать Поликеров¹⁰⁰ я не обещал, поэтому упрек незаслуженный.

26 июня 1942

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Перечитал все. И с трудом понял. А читатель?

Неудивительно, что дневник непонятен читателю. Разве можно понять чужие воспоминания, чужую жизнь.

Кажется, что я-то без труда должен знать и понимать, что я пишу.

Ба. Разве можно понять собственные воспоминания?

* * *

Словацкий оставил после себя письма к матери. Они дают яркие картины его переживаний в течение нескольких лет.

Только благодаря этим письмам сохранилось документальное свидетельство его преображения под влиянием Товианского.

Я и подумал: может, писать этот дневник в форме писем к сестре?

Холодный, чужой, высокомерный тон моего первого письма к ней. Это ответ на ее письмо ко мне.

Вот такое: