Воспламеняющая взглядом

Правда, месяц назад, сразу после Дня независимости, они начали испытывать его дар на животных. Энди было возразил, что внушить что-либо животному еще менее реально, чем безмозглому человеку, но Пиншо и его команда пропустили это мимо ушей: им нужна была видимость деятельности. И теперь раз в неделю Энди принимал в кабинете собаку, или кошку, или обезьянку, что сильно смахивало на театр абсурда. Он вспоминал таксиста, принявшего долларовую бумажку за пятисотенную. Вспоминал робких служащих, которых он встряхнул, чтобы они обрели почву под ногами. А еще раньше, в Порт-сити, Пенсильвания, он организовал программу для желающих похудеть, желали же в основном одинокие домохозяйки, имевшие слабость к тортикам из полуфабриката, пепси-коле и любым сандвичам – лишь бы что-нибудь повкуснее между ломтями хлеба; это как-то скрашивало безрадостную жизнь. Большинство этих женщин уже сами настроились скинуть лишний вес, оставалось их подтолкнуть самую малость. Что он и сделал. Еще Энди думал о том, как он обошелся с двумя молодчиками из Конторы, похитившими Чарли.

Сейчас бы он не смог повторить ничего подобного. Дай бог вспомнить, что он при этом чувствовал. А тут сиди не сиди – ничего не высидишь; собаки лизали ему руку, кошки мурлыкали, обезьяны глубокомысленно почесывали зады, иногда вдруг обнажая клыкастый рот в апокалипсической ухмылке, до жути напоминавшей улыбку Пиншо, – короче, животные вели себя, как им и подобает. По окончании теста Энди уводили обратно в квартиру без дверных ручек, и на кухонном столе его ждала голубая таблетка на блюдечке, и мало-помалу нервозность и мрачные мысли оставляли его. Он входил в норму. И садился смотреть по специальному каналу новый фильм с Клинтом Иствудом... или, на худой конец, «Клуб РВ». В эти минуты он как-то забывал, что утратил свой дар и превратился в никчемного человека.

Впоследствии Джон Рэйнберд пришел к убеждению, что нарочно подгадать такую карту едва ли было возможно... хотя, будь на плечах у этих модных душеведов голова, а не кочан капусты, они бы эту карту подгадали. На деле же все решила счастливая случайность – свет погас, что позволило ему, Рэйнберду, наконец-то поддеть зубилом краешек психологической брони, в которую заковалась Чарли Макги. Счастливая случайность и его сверхъестественное наитие.

Он вошел к Чарли в половине четвертого, когда гроза толькотолько начиналась. Он толкал перед собой тележку, как это делают коридорные в гостинице или мотеле. На тележке были чистые простыни и наволочки, политура для мебели, жидкость для чистки ковров. А также ведро и швабра. К тележке крепился пылесос.

Чарли сидела в позе лотоса на полу возле кушетки в своем голубом трико. Она подолгу так сидела. Кто другой принял бы это за наркотический транс, только не Рэйнберд. Девочке, правда, еще давали таблетки, но теперешние дозы были скорее символическими. Все психологи с досадой подтвердили: слова Чарли о том, что она не станет больше ничего поджигать, – не пустая угроза. Ее сразу посадили на наркотики, боясь, как бы она не устроила пожар, чтобы сбежать, но, похоже, это не входит в ее намерения... если у нее вообще есть какие-то намерения.

– Привет, подружка, – сказал Рэйнберд и отсоединил пылесос.

Она взглянула на него, но ничего не ответила. Когда заработал пылесос, она грациозно поднялась с пола и ушла в ванную. Дверь за ней закрылась.

Рэйнберд принялся чистить ковер. В голове у него не было четкого плана. Какой тут план? – лови на ходу любой намек, малейшее движение и, зацепившись за него, устремляйся вперед. Он не переставал восхищатьс девочкой. Ее папаша расползался как студень, что на языке врачей выражалось терминами «подавленность» и «распад личности», «мысленный эскепизм» и «утрата чувства реальности», ну а проще говоря, он сломался, и на нем смело можно было ставить крест. А вот девочка, та не сдалась. Она просто ушла в свою раковину. Оставаясь один на один с Чарли Макги, Рэйнберд вновь становился настоящим индейцем, не позволяющим себе расслабиться ни на минуту.

Он скреб ковер пылесосом и ждал – может быть, она к нему выйдет. Пожалуй, в последнее время она стала чаще выходить из ванной комнаты. Поначалу она отсиживалась там, пока дверь за ним не закрывалась. Теперь иногда выглядывает, наблюдает за его работой. Может, и сегодня выглянет. А может, нет. Он будет ждать. И ловить малейший намек.

Чарли только притворила дверь в ванную. Запереться не было возможности. До прихода уборщика она осваивала несложные упражнения, вычитанные из книги. Сейчас уборщик наводит там порядок. До чего холодное это сиденье. И свет от люминесцентных ламп, отраженный в зеркале, тоже делает все вокруг неправдоподобно белым и холодным.